– Скауты, чтоб им провалиться, – я постарался не уходить глубоко в детали. – Сунули трешку в довесок к году на Шпалерке.

– Пустяки же! – искренне обрадовался чекист. – Ты прекрасно держишься, после перековки будешь на свободе строить наше общее будущее! Вот увидишь, тебе еще понравится. Нам же позарез нужны хорошие электрики! Хочешь, у себя в Архангельске пристрою?

– Да как-то в Питер надеялся вернуться, – промямлил я в попытке аккуратно отказаться от неожиданной оферты, удаляющей меня от финской границы.

И тут меня осенила до крайности подлая, но при этом по-коммунистически эффективная идея:

Кстати, в Кемперпункте есть своя собственная электростанция! Английская! Вот мне бы ее обслуживать, реальная практика перед работой в народном хозяйстве страны. Недавно видел, туда за взятку взяли какого-то офицеришку-белопогонника. Не понимаю, как такое допускается, он же наверняка испортит по неграмотности купленное за валюту оборудование. И вообще, – выложил последний аргумент, – слышал я, сам главный инженер не имеет специального образования![184]

– И тут контру вперед двигают бл…ди суч…и, – с выражением, но без особой злобы выругался Семен. – Ну ничего, – он погрозил в пространство кулаком. – Р-р-разберемся! Мы, коммунисты, умеем использовать кадры по максимуму!

Черт возьми, как он искренен! Будь я в самом деле Обуховым, наверняка бы поверил, без сомнений и вариантов! Оттянул бы честно срок, благо при электростанции житье как в санатории. И, не задумываясь, махнул в Архангельск, ведь при хорошей протекции лагерное прошлое не помеха карьере советского инженера. Со спецами в СССР реально швах, на южном побережье Белого моря и без полного диплома примут с распростертыми объятиями.

Без послезнания достаточно было бы прислушаться к шепоту здравого смысла: как раз года через три закончится поражение в правах, репрессии в стране окончательно утихнут, про скаутов прочно забудут. К празднику двадцатой годовщины революции останется лишь похлопотать через Семена о снятии судимости, а там и до членского билета ВКП(б) рукой подать. Дальнейшее стало бы делом техники – если повезет, можно лет в тридцать с хвостиком стать главным энергетиком большого завода или начальником электростанции. Чем не карьера? Эдак повыше однокашников забраться по должностям получится, еще завидовать будут… короче, почему бы и нет?

Увы, в СССР нет места логике. Строить административную карьеру перед чисткой «имени Кирова» и знаменитым «тридцать седьмым» – форменное безумие, примерно как играть в русскую рулетку с двумя-тремя патронами в барабане. С учетом же страшной войны шансы на счастливую старость в окружении внуков становятся, мягко говоря, призрачными. Глупо питать иллюзии, лучше крепко помнить «ошибку выживших»: мертвые молчат, но ошалевшие от удачи «везунчики» хвалят мудрое руководство «великого вождя».

– Ну, значит, за справедливость! – я мотнул в кружке чуть беловатую жидкость.

– Железно! – поднял ответный тост чекист.

Выпили, похрустели капустой. Совершенно не к месту мне вспомнилась картинка из учебника истории про защитников Брестской крепости. Смутный, полный дыма и остатков кирпичных стен фон. Выложенные изломанным валом трупы в фельдграу отделяют сюрреалистический лобовой накат нацистов от перераненных защитников, и лицо, перекошенное злостью и азартом лицо Семена у забинтованного командира, поднимающегося в последнюю, отчаянную контратаку.

Враз пропало желание рассказывать чекисту про знаменитый эксперимент Милгрэма.[185] И я просто спросил:

– Во имя ароматов кварков… а каково оно было там, на фронте гражданской?

Проснулся я далеко за полдень с основательно забытым ощущением сытого похмелья. В бараке непривычная тишина, никого рядом, лишь пеллагрик-дневальный кумарит у печки. Лагерная пастораль, только голова раскалывается. Но делать нечего, поплелся в туалет «сдавать отчет», заодно – узнать свежие новости. Последнее совсем не шутка, густо беленое известью заведение не зря частенько обзывают «радиопарашей». Есть у хроноаборигенов совершенно идиотская манера, почти как у французских аристократов из умных книжек, которые умудрялись проводить приемы гостей, сидя на стульчаке за ширмой… отличие лишь в отсутствии этого самого стульчака и ширмы.

По дороге сюрприз – как будто случайно в том же направлении двигался мой негласный, и как выяснилось, не слишком полезный покровитель – Князь Гвидон. Не иначе шестерки подсуетились, успели доложить. Вот только что именно?

– Что лыбишься как майская роза? – поприветствовал меня у входа предводитель шпаны районного масштаба. – Топай шибче, кантовщик, пока есть куда жо…у приткнуть!

От удивления я не нашел, чем ответить. Попробуй пойми, издевается так местный «авторитет», готовится прирезать или, наоборот, шутит по-приятельски.

Пристроился Гвидон рядом, чуток помолчал для порядка, перебирая обрывки газетки в руках, упертых в колени локтями. Будто всерьез прислушивается к вопросу о создании парагвайской коммунистической партии,[186] который горячо, с матом и угрозами обсуждался в местной тусовке. Когнитивный диссонанс между ср…щими мужиками и Южной Америкой скоро заставил меня едва ли не хрюкать от сдерживаемого смеха.

Странные звуки дали хороший повод:

– Пошто заместо работы вола еб…шь?! – недовольно попенял мне Князь.

– Да как-то случайно вышло… – начал, было, оправдываться я.

– В курсе! Крепко пел за тебя залетный лягавый в конторе, – сквозь напускную суровость все же прорвалась широкая улыбка.

Я с трудом сдержал облегченный выдох:

– Да что он сделал-то?

– Бл…ть, да ты не петришь никак? – вскинул брови вверх Гвидон. – Тебя, паря, по липестрической линии толкнули, будешь теперича как весовой[187] за Красиным-электриком жить.

– Да ну, серьезно?!

Бля буду! – заявил «авторитет», явно работая на немногочисленную, но внимательную публику. Но ты в натуре хорош, хоть и контра! Только смотри, не забурей, как в дела войдешь керосина отдакнешь[188] по чести.

Постараюсь, вашблагородие, – неудачно попробовал отшутиться я.