метроному. Вниз по лестнице спускалась та, которую я не знал. Наверное, если бы она не умерла, то повзрослев, стала такой же, уверенной, строгой, но в моей       памяти она оставалась ребенком. Это же была девушка, в старомодных туфлях на босу ногу и в строгом платье с большими пуговицами. На шее у нее был завязан клетчатый шарф точно петля – у меня есть точно такой же. Нам покупали их вместе, и мы считали их некой особой связью между нами. Ее лицо скрывала потрескавшаяся деревянная маска в виде морды кошки. Такая же была на ней и в тот злополучный день.

Я отступил. Это не она! Не она…Или?

«Я рада тебя видеть, братик. Мне пришлось столько ждать, но оно того стоило. А зверь мне не верил – он говорил, что ты никогда не придешь. Нужно его позвать, показать, что ты наконец-то здесь. Мы все с радостью примем тебя».

Я отступил еще на пару шагов, встал вплотную к стене, стараясь нащупать ручку двери. Но ее не было. Паника начала накрывать меня, заставляя покрываться холодным потом. Она же уже совсем рядом. Я сглотнул, вот еще шаг и она коснется меня. Идет неспешно, но неотвратимо, так что не могу отвести от нее взора. А еще от нее одуряюще пахнет яблоками и гнилью. Тот день видимо никогда не отпустит меня.

Она останавливается прямо передо мной, чуть наклоняется вперед и берет меня за руки, точно собираясь поведать некую тайну. Так она делала и в детстве, прижималась всем тельцем и жарко шептала прямо на ухо, будто от того, услышат нас или нет, зависела ее жизнь.

«Отпусти», – сдавленно прохрипел я, облизывая губы и чувствуя на них тошнотворную сладость. Комок подступил к горлу, прося вывернуться наизнанку.

Запах полежавшего трупа окутывал меня, точно кокон бабочку, становясь все более мерзким, будто проходили не секунды, а дни, солнечные и жаркие.

«Теперь мы всегда будем вместе, братик, я тебя никому не отдам», – она порывисто обняла меня и отступила. Поднесла руки к лицу, собираясь снять маску, и тут я не выдержал, закричал, истошно, от души, срывая связки. Я знал, что под ней – ее изуродованное, точно сожранное зверем, лицо, – Тоша замолчал и поник, словно из тряпичной куклы выдернули нити. Спустя пару секунд он добавил: – От самого страшного меня спас Ларс, пробудив от кошмара. Моя мертвая подруга исчезла, так и не сняв кошачью маску, а я очнулся на полу этой квартиры.

Как же я его понимаю. Эта странная музыка и этот холод оживили то, что нас пугает. Они ввели нас в транс, отключили свет и оставили наедине с теми, перед кем мы виноваты. Но почему же это не подействовало на Ларса? Может все дело в том, что он вовремя вышел из квартиры? Не зря же ее предыдущего владельца посчитали сумасшедшим и заперли в психбольнице? Все дело в том, что нечто влияло на его психику, а для человека, который и без того видит тонких сущностей, это фатально.

Повел плечами, опасаясь пошевелиться, чтобы вновь не оказаться в метро среди мертвецов, которые уверены, что я виновен в их смерти, и что мне никого не спасти.

Глава 10. Тот, о ком лучше не знать

Спустя 20 с чем-то лет.

Я вновь вижу того старика, иссохшего мужчину, замотанного в лохмотья. Он стоит на коленях, обнимая себя за плечи, и смеется. Только в этот раз его глаза совершенно пустые. В них больше нет ничего того, что делало их нечеловеческими и умными. Его бренное тело покинул тот, кого называют продавцом кошмаров.

Сейчас это просто человек, сошедший с ума. И если честно, то мне его жаль. Раньше у него была нормальная, может даже счастливая жизнь, но после того, как разум захватывает другая сущность, почти нереально остаться собой. Я бы даже сказал невозможно, если бы не видел обратного.

Правда, как прежде все равно не будет – продавец кошмаров любит веселиться, а чувство юмора у него крайне черное и кровавое. Оно воплощение греха, как и он сам.

Он видит только себя, хотя и не помнит своего настоящего лика – слишком часто меняет тела, точно маски. Он спокойно заходит в церкви и читает молитвы, ведь для него они ничего не значат. Он способен подавить волю любого, убедить в своей правоте и сделать своей игрушкой. Знает, за какие струны нужно тянуть, чтобы марионетка плясала так, как ему угодно. Но он завидует смертным, потому что они умеют жить, а не имитировать и существовать. Он же только копирует их, примеряя чужую личность. Однако долго быть другим он не способен – сам он ничего не чувствует, кроме скуки.

Так я и понял, что продавец кошмаров не близок даже к демонам. Агриэль в отличие от него умел любить, хоть и всего лишь раз. Даже в его жажде чувств не было той пошлой жестокости, присущей продавцу. Мой милый демон ничего не делал без желания человека. Он почти не убивал, если кто-то этого не хотел. Единственное, чего жаждал он сам – вернуть ту, которую потерял. Но на это у него не было права – смерть избегает заключения сделок. Она не возвращает то, что получила. И дело не в том, что ей не знакомо сострадание, а как раз наоборот, ей до боли жаль тех, кого она забирает. Но дать им перейти реку вновь означает уничтожить их душу. Мало, кто способен провести мертвого через мост, соединяющий два мира, так, чтобы душа не распалась от боли.

К тому же время. Душе нужно куда-то вернуться, а если тело не пригодно, то она просто застрянет и извратится. Кто добровольно заставит страдать близкого человека? Кто захочет видеть, как он превращается в чудовище?

Только если продавец. Но смерть не является к нему на встречу, а потому он живет вечно. Он давно потерял человечность, если вообще имел. Он сам страх, рожденный в глубинах человеческого разума и само желание. Он поднимает со дна все то, что человек отрицает. Встреча с ним толкает в объятия бездны.

Продавец способен уничтожить и изуродовать все самое светлое. Все чувства в его исполнении пропитаны болью.

Любовь? Только на черных крыльях. Страдай по тому, с кем никогда не будешь, видь то, как тебе изменяют и лгут, расставайся с жизнью, захлебываясь от чувств. Люби! Люби до боли! Не отпускай от себя, не давай ничего взамен, а потом выпей все до дна. Убей.