В жизнь Итина пришел ураган, оставив его без ничего… Он вновь на той тропе под ударами горного ветра, между жизнью и смертью… И ему нужно пройти. Как же не хочется верить Вирду!

Почему они сделали это? Почему с ними Советник Абвэн? Он не похож на человека, способного предать жизнь… Как так?!

– Теперь ты знаешь, – закончил Вирд, – а мне пора. Если хочешь присоединиться к нам, держи связь с Лючин, Эдрал, Шосом и остальными… Ты знаешь имена замешанных в этом, но никому не доверяй. Я и Эдрал можем видеть, кто связан, а кто нет, но любой может оказаться предателем… Прощай, Итин. Еще свидимся. И… я видел «Песнь горного ветра»… Ничего более прекрасного до сих пор мне видеть не приходилось…

Итин ошарашенно молчал. И тут вспомнил:

– Постой!

– Что?

– У меня есть кое-что, принадлежащее тебя. Я нашел это в тайнике в мастерской твоего отца.

Он обернулся, взял со стола пряжку и отдал ее Вирду.

– Символ Мастера Путей – это сделал Аса Фаэль.

Вирд взял пряжку осторожно, словно она была соткана из воздуха: он грустно улыбался, а по щекам его катились слезы.

Годже Ках

– Древний хочет видеть нас! – сказал Эбонадо Атосааль, собрав весь Первый Круг, и Годже при этих словах едва не сел на пол.

Никогда раньше это существо не выражало желания пообщаться. А Каху вполне хватало прикосновения Древнего к его Дару. Он с содроганием вспоминал это чувство… будто исцеляешь мертвецов… Меньше всего он хотел видеть Атаятана или разговаривать с тем.

Но Динорада, похоже, вдохновилась – вон как сверкает черными глазами. Остальные шокированы не меньше Годже.

– Где? – спросил Майстан.

– Я покажу Карею, и он нас переместит туда, – ответил Верховный. Теперь, с усиленной яркостью Дара, Абвэн способен переместить куда угодно разом их семерых. – Это место на севере, какая-то пещера, можете не одеваться слишком тепло.

Сердце Годже колотилось словно набат, руки и ноги немели, он ослабил кольца своей косы вокруг шеи и ворот кама, но ему все равно казалось, что задыхается. Здесь и в самом деле было не холодно. Темная сырая пещера. Когда Эбонадо отпустил к ее своду тарийский светильник, Годже разглядел справа от них водоем с парящей водой. Здесь, наверное, бил горячий источник. Над головою, будто чудовищные кинжалы, нависали сталактиты. Откуда-то из глубины пещеры блестели чьи-то глаза. На пути им встречались ужасные создания: огромные, человекоподобные, на локоть выше даже рослого Абвэна и шире двоих таких, как он, вместе взятых. Совершенно лысые, с синюшной кожей, с отвратительным кожистым воротом, начинающимся от затылка и ниспадающим на спину, с огромными шестипалыми руками. Их лица вызывали лишь ужас и омерзение – грубые черты, нависающий узкий лоб, маленькие черные глазки, как у крысы; мясистые широкие носы, выступающая нижняя челюсть, желтые зубы, которые они обнажали, то ли рыча на пришедших, то ли приветственно улыбаясь таким образом. Годже невольно прикрыл рукою нос – от них исходил запах гнилого мяса. Но наиболее омерзительным было то, что он чувствовал во многих из них частичку своего Дара, который дал им жизнь. От осознания этого Годже трясло, и он безуспешно пытался успокоить неистовую дрожь в руках, придерживая одну другой.

Светильник мягко плыл под потолком над шествующим Первым Кругом. Впереди шел Эбонадо, за ним Абвэн и Майстан, потом Эбан и Динорада, и в самом конце он – Годже, рядом с Маизаном, поэтому Древнего он увидел не сразу, а только когда остальные расступились и образовали полукруг.

Атаятан-Сионото-Лос сидел на блестящем от сырости грубом камне, словно на троне, но даже сидя он был выше, чем самый высокий из них. Насколько отвратительными были его слуги-смарги, насколько сам он был прекрасен. Больше чем прекрасен… Теперь, когда тело его почти полностью восстановилось, он представлял собою идеал мужской красоты, – шелковая, чуть смугловатая кожа, правильные черты лица, широкие плечи и совершенные линии тела, волосы иссиня-черные, струящиеся плащом, будто бы только что вымытые и тщательно расчесанные, разрез глаз восхитил бы любого художника, несмотря на то что сами глаза были бледными и без радужной оболочки. Ни усов, ни бороды… Он был похож на человека, но человеком он не был: настолько, насколько сам Годже не был камнем или ветром. Он – нечто иное, чуждое человеческому существу, хотя и прекрасное для людского взора.

Никогда не думал Годже, что столь привлекательная внешность может вызывать такой животный ужас. Казалось, будь у него рога, горб и щупальца вместо рук, он внушал бы меньший страх. К тому же существо улыбалось, и улыбка эта тоже человеческой не была… Никакой человек не может ТАК улыбаться: так, что дыхание замерзает, волосы шевелятся на голове, будто змеи, сердце останавливается, цепенея от ужаса… И с этим существом Годже был связан… связан кровью… был его частью…

Атаятан оглядел каждого долгим пронзительным взглядом; когда Древний смотрел на Каха, у того дыбом встали все волоски на теле… он уже даже не дрожал. Он забыл, что у него есть сердце и что оно должно биться. Его собственная коса, казалось, вот-вот удавкой затянется на шее…

– Вы – пробудившие меня? – сказал Атаятан голосом столь приятным для слуха, будто это были звуки музыки, а не тарийские слова. – Мой Первый Круг?

Ответить никто не осмеливался.

– Вы оставили меня одного, – продолжал он, и Годже не мог понять, какие эмоции вкладывает он в слова, знал лишь, что голос его слаще, чем флейта Динорады, и что никогда в жизни никого так не боялся, как его сейчас, – оставили в этом месте, в обществе моих смаргов. Это не мой дом.

– Твой Дар слаб! – произнес он, указывая на Абвэна; Годже не мог заставить себя повернуть голову и посмотреть на реакцию Карея. – Я не могу переместить смаргов в другое место!

Атаятан обернулся к Годже и указал длинным ногтем-кинжалом прямо на него:

– А твой Дар мне нравится! Он сильный и чистый! Я никогда не связывал себя с таким чистым Даром Созидания. Ты полезен! – Годже думал, что он сейчас… обмочится… может быть, под камом этого никто не заметит… Его Дар нравится Древнему – худшего он не слышал никогда! Большего ужаса и омерзения он никогда не испытывал! Как разорвать эту проклятую связь?.. Да он все отдаст, лишь бы ее разорвать!

Древний встал, возвышаясь на ними, и подошел к Эбонадо. Несмотря на великаний рост, все пропорции его тела были совершенными, он двигался так плавно, как не способен двигаться лучший из танцоров. Он нагнулся к Атосаалю, выглядевшему ребенком рядом с ним, и спросил:

– Маленький Пророк? Тебе нравится жить?

Впервые за те годы, что Годже знал Эбонадо, тот не выдержал чужого взгляда и опустил глаза.

– Да… – ответил Верховный сдавленно.

– Ты живешь, пока я бодрствую. Ты здесь главный? Мне нравится все прекрасное. Мне нравится море. Мне надоел снег. Мне надоела эта пещера. Я хочу, чтобы меня окружали красивые люди. Почему ты не построил дом для меня? Я знаю, что у вас есть Мастера, которые могут создавать прекрасное. Я хочу, чтобы ты построил дворец. Дворец, который мне понравится! Твои предки, что воевали со мной и победили меня, имели больше уважения ко мне, чем ты. Они оставили меня спать в красивом месте, брошенном, но красивом. А ты? Я хочу назад, в свои земли. Я почти насытился, и мне нужно отдохнуть. Ты подготовишь для меня все!