«Движение чаепития» — вовсе не такое беспорядочное и неформальное, каким его иногда изображают. В еженедельных конференциях «Патриотов чаепития» принимает участие не менее восьмисот — девятисот человек. «Мы обсуждаем находящиеся в работе проекты законов, вырабатываем свой ответ на них, формулируем этот ответ — будет ли это митинг, стоит ли развернуть кампанию по рассылке писем», — объяснила Салли. Конечно, это, мягко говоря, счастливое совпадение, что два национальных координатора «Патриотов чаепития» — вероятно, самой большой группы внутри движения

— оказались идейными последователями Айн Рэнд. И они явились не из Института Айн Рэнд, не откуда-то извне, а принадлежали к движению с самого начала.

И взаимовыгодное сотрудничество «Чаепития» с Рэнд никуда не денется. Оно наверняка продолжится и после выборов 2012 года. «Чаепитие» настроено на длинную дистанцию. «Мы разработали то, что называем сорокалетним планом, — сказала Салли. — Потребовалось сорок лет, чтобы современные левые завоевали все институты общества. Они начали в шестидесятые, с поколения, родившегося после войны, от которого я отпала прямо посреди пути, и им потребовалось сорок лет, чтобы достичь апофеоза, воплотившегося в Обаме. Он кажется мне ключевой фигурой. Это его идеи меня пугают».

До этого момента Салли Олджар во всем соответствовала моему идеалу: стопроцентная объективистка из «Чаепития». Но мои надежды растаяли, когда мы приступили к обсуждению вечно актуального вопроса на букву «а». Она пояснила, что хотя ей «полностью по душе» взгляды Рэнд на капитализм, рациональность, индивидуальность и тому подобное, она расходится с нею по вопросу о религии. Салли «когда-то была такой же радикальной атеисткой, но становясь старше, несколько отошла от атеизма». Она сказала, что «пристально изучает» этот отрезок своего жизненного пути: «Я не нанималась исповедовать официальную религию, я не какая-нибудь неофитка ия не хожу в церковь. Для меня этот отрезок пути был интересен частично и потому, что я примкнула к „Движению чаепития“».

По ее словам, в этом чувствовалось нечто «вроде руки Провидения». Именно в тот период ее жизни произошел «ряд определенных событий». Она подозревала, впрочем, что «это было, скорее всего, простое совпадение». Когда же встает вопрос об атеизме, она «не уверена до конца: уверена не настолько, как Рэнд, но тут уж ничего не поделаешь».

Салли оказалась агностиком. Я сделал для себя пометку: «Близко, но не в „десятку“».

Я уже начал приходить в отчаяние к тому времени, как повстречался с Питером Каландруччо. Я попытал счастья со всеми заметными участниками «Движения чаепития», какие встречались мне на пути. Я был словно новый Диоген, который выискивал подлинного атеиста среди объективистов из «Чаепития», и пока что без успеха.

Питер был настолько любезен, что пригласил меня вместе с Вики Тауле на одну из регулярных встреч объективистов, проводимых в Мемфисе.

Приехать я не мог, поэтому мы поговорили по телефону. Я понял, что разговор предстоит не из легких, когда увидел подпись под его электронным письмом. Питер оказался редактором и издателем телефонного справочника с указанием заведений, где в Мемфисе подают барбекю. Еще у него имелся веб-сайт, посвященный «дыму, соусу и любви к барбекю». Я люблю барбекю, но сижу на строгой диете. Поэтому я стиснул зубы, стараясь не обращать внимания на явственный запах жареного мяса, сочившийся из телефонной трубки.

Как и прочие выдающиеся деятели из «Движения чаепития», Питер удостоился упоминаний в местной прессе. В апреле 2010 года о нем, вместе с Вики, написали в «The Commercial Appeal», когда они оба, наряду с другими участниками движения, напали на конгрессмена Стива Коэна в одной из кофеен Мемфиса.[174] Коэн, которого выдвинули в кандидаты от демократов, несколькими днями раньше разнес «Чаепитие» в пух и прах. Он сказал, что участники движения — «известные всем люди (только без балахонов и колпаков), они действительно олицетворяют ту весьма озлобленную часть населения Америки, которая не приемлет ничего, что отличалось бы от нормы. И мы видим, что они против афроамериканцев, враждебно настроены к геям, враждебно настроены ко всем, кто просто не похож на яростного сторонника Джорджа Уоллеса. И я боюсь, что они уже главенствуют в Республиканской партии».[175]

Вики Тауле возразила на это высказывание, обращенное к небольшой компании, собравшейся в кофейне, и ей удалось заставить Коэна защищаться. «Я знаю, что вы не расистка. Надеюсь, что вы не расистка», — цитировали слова Коэна. Питер попросил его извиниться, но Коэн извиняться не стал, хотя и признал, что мог бы вести себя повежливее (что сомнительно, поскольку он только что разгромил противника на предварительных выборах и уверенно шел на переизбрание). В ответ на упоминание «балахонов и колпаков» он получил по электронной почте письмо с угрозами, однако стычка в кофейне носила вполне цивилизованный характер. Питер оставил вежливый и рассудительный комментарий в местной газете, что «когда подобными словами характеризуют целую группу людей, это говорит не в пользу официального лица». Несколько позже он сказал: «Было бы лучше воздерживаться от подобных провокационных замечаний».

Питер во время нашего разговора не забывал об инциденте, хотя, вероятно, забыл о том, как «горячо умолял» об учтивости. «Он такой говорливый и лично мне представляется воплощением зла», — сказал он о своем представителе в Конгрессе.

С чего бы это? «Прежде всего, — ответил Питер, — я исхожу из предположения, что любой образованный человек хотя бы в малой степени знает историю, а значит, понимает, что все режимы, стремившиеся присвоить капитал тех людей, которым они служили, в конечном итоге причиняли немалый вред, сеяли хаос и неминуемо приводили к большим человеческим жертвам. Кажется, так было на протяжении всей истории человечества — в каждой империи, в любом тоталитарном государстве, при монархии, социализме и коммунизме. И все эти системы являют разительный контраст с американской законодательной системой, согласно которой власть правительства, его сила — ограничены…»

И он принялся рассуждать в том же духе. Он выдал мне развернутый, объективистский анализ роли правительства — все это, отвечая на вопрос, почему он считает своего конгрессмена воплощением зла. Он почему-то не касался именно этого аспекта, сказал только, что считает Коэна представителем злой системы — злой, поскольку власть правительства превосходит необходимый минимум, а она, по его мнению, должна быть лимитирована. Только ограничив власть правительства, можно «защитить право личности заботиться о себе самостоятельно».

Я коснулся вопроса об атеизме, чувствуя, как во мне нарастает отчаяние. Питер, благослови его душу, успокоил меня. Он не добавляет сливок религии или альтруизма в свой объективистский кофе. Он пьет его черным. Он оказался законченным атеистом. Он пренебрежительно отмахнулся от темы религии. Для него это не имело особенного значения, как не имело бы для любого истинного объективиста.