Кто воспитывал эту девушку?! Если она так ужасающе некрасива, то это вовсе не повод казаться еще и злобной.

Соня представила, как она стала бы перевоспитывать Мари, и усмехнулась про себя. То, что с ее помощью девушку спасли из заточения, еще не говорит о том, что она захочет остаться в замке или поступить в услужение к его хозяйке.

Да и стоит вспомнить о том, как княжна обучала несчастную Агриппину. Случалось, и подзатыльник ей отвешивала, и злилась на ее несообразительность.

Чего греха таить, бывало, и дурой обзывала. Что же сейчас-то ей опять поучительствовать захотелось?

И вообще, странные вещи происходят с Сониной головой! Она будто нарочно поворачивает все ее мысли совсем в другую сторону от смерти Патрика.

Значит, Соня боится тех своих прежних мыслей — что она черствый, бездушный человек, не умеющий любить.

Ей бы сейчас упасть на хладный труп Патрика и вскричать:

— О, любимый, зачем ты оставил меня? На кого покинул? Я хочу уйти в иной мир вместе с тобой Г И рвать на себе волосы, и биться в рыданиях.

А вместо этого она прошмыгнула мимо остывающего тела возлюбленного, стараясь не смотреть даже в его сторону. Оказывается, всевышний не только не дал Соне талантов ее знаменитых прабабок, но и лишил многих самых обычных человеческих качеств. Вот от этих мыслей ей хотелось плакать, и биться головой о стену, и проклинать себя, такую… такого урода в своей знатной семье! ;.

И опять вместо особых сожалений, которые так и остались не услышанными никем из других людей, она сказала только:

— Ода, ты приготовила постель для Мари?

— Приготовила, ваше сиятельство.

Кажется, кухарка у нее на все про все, потому что осталась единственной служанкой-женщиной. Не станешь же привлекать Шарля к таким делам, как уход за Мари. Княжна никак не выберет время, чтобы найти себе горничную. На всякий случай она проговорила:

— Это ненадолго. Ода, потерпи. Скоро я найду новую горничную и освобожу тебя от столь многочисленных хлопот.

— Не беспокойтесь, ваше сиятельство, — разулыбалась в ответ Ода, но потом, вспомнив про печальные обстоятельства появления в замке доктора, нахмурилась. — Все будет хорошо, мадемуазель Софи, вот увидите!

Соня качала головой. Что хорошо-то? Патрик воскреснет?!

Аньез Фаншон, придерживая Мари за плечи, сказала Соне:

— Разрешите мне, ваше сиятельство, немного похозяйничать. Надо подобрать вашей находке кое-что из гардероба. Ее прежнюю одежду пришлось сжечь, хотя Мари очень этому сопротивлялась.

Поклен нерешительно приблизился к женщинам, но обратился к Аньез Фаншон:

— Вы не нашли никаких серьезных болезней, мадам? Или мне стоит все же осмотреть эту… женщину?

— Мари истощена, — ответила та, будто докладывала своему начальнику. — Похоже, была на грани нервной горячки, но теперь, слава богу, она приходит в себя. Кроме этого, на ее теле имеются рубцы от кнута — видимо, ее жестоко истязали…

Крупные слезы полились из красивых глаз Мари.

— Флоримон! Бил! Говорил, сдохни!

— О ком это она? — удивился доктор Поклен. Судя по всему, он никак не связывал это имя с именем сына маркиза Антуана.

Потому Соня ответила уклончиво:

— О своем прежнем хозяине.

А мадам Фаншон продолжала:

— Это ничего. У меня есть очень хорошая мазь — через неделю от рубцов не останется и следа. Остальное сделают сон и хорошее питание. Думаю, совсем скоро Мари встанет на ноги.

— Вот как? — заинтересовался доктор. — Вы тоже изобрели ранозаживляющую мазь?

— Да, кое-какие травы завариваю, добавляю меда, сока алоэ, пальмовое масло — мне привозит его один знакомый моряк…

— Интересно бы посмотреть действие вашей мази.

— Она многократно опробовалась на моих сыновьях, — улыбнулась Фаншон.

Соня немного рассердилась: что-то эти лекари все норовят шутить и улыбаться. Но тут же укорила и себя — сама она тоже старается не думать о смерти. А уж ей-то Патрик был куда ближе, чем им.

Доктор посмотрел вслед уходящим женщинам и сказал Соне:

— Какая способная женщина эта Фаншон! Жаль, что она не может учиться в медицинском институте.

Из нее вышел бы прекрасный врач.

Он опустился на стул у стола, и Соня налила молока ему и себе тоже, раз уж мосье Поклен не побоялся вообще принимать пищу у нее в замке.

Как говорят у Сони на родине, знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Разве могла она подумать, что от простой горничной может исходить такая опасность? Наверняка Вивиан считала, что как-нибудь вечером княжна сядет за стол вместе с Патриком и выпьет коньячку.

Она еще плохо знала свою госпожу — на самом деле Соня не пила коньяк. Из крепких напитков княжна пила только грог, и то только однажды — теперь не стоит вспоминать, чем ее опыт кончился.

Бедный Патрик! Он пострадал там, где должна была пострадать Софья Астахова. Принял смерть за русскую княжну, не ведая, не гадая… Однажды в минуту близости он пошутил, что отдал бы за Софью жизнь, а оказалось, не в добрую минуту…

Вдруг страшная мысль кольнула княжну прямо в сердце: а что, если Вивиан отравила не только коньяк?! Она лихорадочно стала перебирать продукты, которыми пользовалась сегодня Ода. Булочки она недавно испекла, молоко тоже принесли сегодня утром.

Потом, когда Соня останется вдвоем с кухаркой, то обсудит, что из продуктов на всякий случай стоит сразу выбросить.

Но тут в ее размышления ворвался голос доктора.

— Понимаю, ваше сиятельство, вам есть о чем подумать, — проговорил он, уплетая булочки, — но лучше пока отвлечься. Еще успеете напридумывать и то, чего не было. Давайте лучше поговорим о той «красотке», которую вы привели в дом. Хочу сказать вам: она — любопытный экземпляр. Навскидку ей можно дать и восемнадцать, и тридцать лет. И в ней странным образом перемешались красота и безобразие.

Впрочем, последнего все же больше. Может, ей бы характер поженственней, не так бы бросалось в глаза уродство. Помнится, в древности было такое божество с собачьей головой… Впрочем, чего это я… Про таких, как Мари, говорят: страшна, как смертный грех!

— Ей вовсе не тридцать лет, как вы предполагаете. Если бы вы могли ее осмотреть, то увидели бы, как молода и упруга ее кожа. На самом деле ей всего двадцать. Бедняжка не виновата, что такой уродилась. Наверняка она уже достаточно настрадалась от своей внешности, — сказала Соня. — К сожалению, человеку не дано исправить ошибку провидения.

Доктор потянулся к кувшину и подлил себе молока.

— А вот тут вы, дорогая, не слишком правы. Мой друг — хирург, его зовут Жан Шастейль. Советую запомнить это имя, ибо сей врач далеко пойдет — с помощью своего хирургического ножа он творит просто чудеса. Я уже не говорю о таких недостатках, как заячья губа или волчья пасть, но при необходимости он может выкроить человеку совершенно новое лицо.