– А ты нет?

– Сегодня речь о тебе. Итак, ты виновен. И вот вопрос: что ты можешь сделать для того, чтобы я тебя не убил?

– Ч-что?

– Покажи, как Охотники становятся невидимыми. – Он мотает головой.

Я подхожу к столу, беру с него скальпель и возвращаюсь назад, к Уолленду. Отрезаю ему большой палец. Теперь он визжит.

– Больно, да? – говорю я. – А лечиться умеешь?

Его снова трясет, еще сильнее, чем раньше. Кровь заливает стол.

– Нет, лечиться ты не горазд. В чем же ты горазд, а, Уолленд? Людей на куски резать?

Полными ужаса глазами он смотрит на меня, потом отворачивается, и его рвет на пол.

– А когда ты трупы режешь, тебя не тошнит, а, Уолленд?

Он не отвечает, только трясется, что, по-видимому, означает «нет».

– Так где те колдовские бутылки, с помощью которых ты превращаешь Охотников в невидимок? Ведь ты так это делаешь? С помощью бутылок?

Кивок.

– Ну, и? – спрашиваю я. – Или отрезать тебе второй палец? – Я улыбаюсь.

Он смотрит на меня выпученными глазами.

– Тебя убьют. Медленно, если у меня есть…

Я отсекаю ему большой палец на второй руке, и он издает странный сдавленный вскрик.

– Ну, что у нас дальше, нос и уши? – спрашиваю я. – Или перейдем сразу к глазам?

– В той комнате! Там, рядом!

Я прослеживаю направление его взгляда и вижу между столами еще одну металлическую дверь, точнее, дверцу.

Я выдергиваю из одной руки Уолленда Фэйрборн, из другой – скальпель и подталкиваю его к двери. Он потерял много крови, шатается, но идти еще может.

– Открывай! – Конечно, у меня есть булавка Меркури, но я хочу посмотреть, как он будет выполнять мою команду.

– Не могу. Руки… – говорит он, протягивает вперед искалеченные ладони и смотрит на них так, словно все, что с ним произошло за последнее время, только сейчас начинает доходить до его сознания.

Я сам открываю дверь. Уолленд начинает заваливаться на бок – он явно понял, что никогда уже не сможет повернуть ручку двери без посторонней помощи. Я проталкиваю его в комнату за металлической дверью, где он тут же оседает на пол бесформенной кучей. А я замираю, раскрыв рот.

Пирамида из стекла внутри стеклянного купола.

Пирамида из бутылок аккуратно выстроена на голом полу. Бутылок в ней сотни. Я подхожу ближе и вижу, что в каждой лежит лоскуток кожи размером примерно пять на пять сантиметров, а на нем татуировка – круг вроде тех, которые я видел на груди у Охотников.

Я не могу подойти к пирамиде совсем близко, потому что она спрятана под куполом. В полу выдолблен круглый желобок, из него и поднимается купол.

Я тянусь к куполу рукой, но тут же отдергиваю ее и бросаю взгляд на Уолленда. Он смотрит на меня во все глаза, внимательно, напряженно, так что у меня сразу пропадает всякая охота трогать стекло. Вместо этого я обхожу купол по кругу. Он около трех метров в диаметре, у него совершенная форма и чистые, прозрачные стенки, так что он похож на перевернутую донышком вверх идеальную стеклянную чашу. Под ней балансируют друг на друге бутылки, составляя аккуратную пирамиду, которая была бы даже безукоризненной, если бы не несколько просветов на месте отсутствующих бутылок. Я продолжаю ходить кругом и замечаю еще пару зияний. Или я ошибаюсь? К тому же одна из бутылок, которой, как мне показалось сначала, не было, теперь появилась.

И тут я понимаю. Бутылки становятся невидимыми тогда, когда невидимками делаются связанные с ними Охотницы. Минуту я не свожу с пирамиды пристального взгляда, и мне удается заметить, как исчезают еще две бутылки, а две другие появляются снова.

Я возвращаюсь к Уолленду.

– Открой купол. Я хочу увидеть бутылки.

Он трясет головой.

Я подаюсь вперед и шиплю:

– Открывай, не то я отрежу тебе ухо.

– Не могу.

– А я думаю, что можешь.

Я хватаю его за ухо и тяну изо всех сил, а сам говорю:

– Даю тебе последний шанс – или останешься без уха.

Но он пытается отбиться от меня сначала руками, потом ногой. Я наношу ему ответный удар, от которого он падает на пол, потом хватаю скальпель и отсекаю ему ухо, хотя и знаю, что это все равно не поможет. Ничего, пусть знает, что я слов на ветер не бросаю.

Он взвизгивает и хватается за кровоточащую голову.

Я швыряю ухо в купол.

От кусочка плоти сыплются электрические искры, а сам он отлетает назад и шлепается на пол возле Уолленда. Купол трещит и мутнеет, но ненадолго и только там, где его касается ухо.

Я гляжу на скальпель у себя в руке и думаю, не швырнуть ли его.

«Почему нет?»

Скальпель ударяется в купол и на секунду будто сливается с ним, а поверхность купола в месте соприкосновения меняет цвет. Потом скальпель отскакивает и со звоном падает рядом со мной на пол.

Я снова обхожу купол кругом, на этот раз осматриваясь в поисках других приспособлений. Вдоль стены напротив входной двери тянется рабочий стол, на нем много всякой всячины: бумаги, хирургические инструменты, ручки, компьютер, но ничего такого, чем можно вскрыть купол.

Я говорю Уолленду:

– Ты ведь добавляешь в пирамиду бутылки. Когда поступают новые рекруты, которым надо дать невидимость. Как же ты это делаешь?

Он съеживается на полу, и я замечаю, что скальпель исчез из вида.

– Может быть, есть заклятие, которое наделяет даром невидимости, или это делается только с помощью бутылки?

Он не отвечает. Его ухо кровоточит уже не так сильно, как я ожидал. Наверное, он все же прилично лечится. Да и руки уже не такие страшные, как раньше.

– Если ты и дальше будешь отмалчиваться, Уолленд, то, может, оставить тебя без языка – зачем он тебе?

Но мне уже надоело его кромсать – слишком это мерзко.

– Этим ты его открываешь? – спрашиваю я, беру со стола лэптоп и взвешиваю его на ладони. – В компьютерах я чайник, но тут, пожалуй, все же попробую.

Уолленд ежится, но даже не пробует меня остановить, так что я понимаю, что ничего ценного в компьютере нет, и с размаху швыряю его в купол. И снова зона контакта становится молочно-голубой, компьютер долю секунды висит на ней как приклеенный, потом его отбрасывает, и он отлетает в стену. Треск, искры сыплются во все стороны, но через пару секунд все успокаивается, и купол снова делается прозрачным, как всегда. Зато Уолленд воспользовался этими секундами, чтобы подкрасться ко мне со скальпелем в окровавленной лапе. Не может же он не знать, что у него нет против меня шансов?