Со дня первого появления девушки в свете гости дома, приходящие с визитами, оставляли карточки для нее так же, как для ее матери, ее начинали упоминать в приглашениях на званые вечера и обеды.

Разумеется, большинство молоденьких девушек, как Наташа Ростова, были ослеплены роскошью своего первого бала, но если писатель хотел показать глубину мыслей и чувствительность души своей героини, он мог заставить ее высказаться критически, как сделал это Соллогуб в повести «Большой свет»: «За графиней шла молоденькая девушка в белом платье с голубыми цветками. „Сестра графини!“ — раздалось шепотом повсюду. Все кинули на нее испытующий взгляд; даже старые сановники, занятые в штофной гостиной вистом, невольно удостоили ее мгновенным и одобрительным осмотром; даже женщины взглянули на нее благосклонно.

Леонин видел ее несколько раз мельком у графини, но едва лишь заметил. И точно, что значит девочка в простом платье, с потупленным взором в сравнении с графиней, расточающей все прелести своего кокетства, все роскошные изобретения парижских мод! Теперь Леонину показалось, что он видит Наденьку в первый раз. Глядя на нее, ему как-то отраднее стало, и он невольно к ней приблизился и очутился с ней во французской кадрили.

— Ну что, — спросил он, — какое впечатление делает на вас ваш первый бал?

— Хорошо, — отвечала Наденька, — хорошо; только я думала, что будет лучше. Я думала, что мне будет очень весело.

— Что же, вам не весело?

— Нет, не то чтоб и скучно, а как-то странно… Все осматривают меня с ног до головы. Боюсь, чтоб платье мое кто-нибудь из кавалеров не изорвал… Да жарко здесь очень!

— Да, — сказал Леонин, — здесь жарко, здесь душно. В све те всегда душно!.. Все те же мужчины, все те же женщины. Мужчины такие низкие, женщины такие нарумяненные.

Он невольно повторил слова, слышанные им некогда в маскараде.

Наденька взглянула на него с удивлением.

— Да нам какое до того дело? Если женщины румянятся, тем хуже для них; если мужчины низки, тем для них стыднее.

„Правда“, — подумал Леонин…

…Молодые люди, молодые женщины начали кружиться и чаще, и быстрее; музыка заиграла громче, свечи засверкали яснее, цветущие кусты распустились ароматнее.

— Славный бал! — говорили старики, оживляясь воспоминанием при веселии молодежи.

— Чудный бал! — говорили молодые дамы, махая веерами.

— Прелестный бал! — говорили юноши, улыбаясь своим успехам.

И среди этого шума, этого хаоса торжествующих лиц одна молодая девушка стояла задумчиво и не радуясь радости, которой она не понимала. Ее большие голубые глаза устремились с скромным удивлением на ликующую толпу. Она чувствовала себя неуместною среди редких порывов светского восторга, и то, что всех восхищало, приводило ее в неодолимое смущение. На всех лицах резко выражалось какое-то торжественное волнение, а на чертах ее изображалось какое-то душевное спокойствие, отблеск небесной непорочности и отсутствия возмутительных мыслей.

Леонин прислонился к двери с горькой думой и окинул взором все собрание, которое прежде так увлекало и ослепляло его. Вдруг взор его остановился на прекрасном и спокойном лице Наденьки — и мысль его приняла другое направление.

Загадка большого света начала перед ним разгадываться. Он понял всю ничтожность светской цели, всю неизмеримую красоту чувства высокого и спокойного.

Он все более и более приковывался взором и сердцем к Наденьке, к ее безмятежному лику, к ее необдуманным движениям. Он долго глядел на нее, он долго любовался ею с какой-то восторженной грустью…»

И возможно, через много лет юная девушка, став светской дамой, могла повторить слова Анны Карениной: «Нет, душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело… Для меня есть такие, на которых менее трудно и скучно…»

«Итак, это уже не тайна двух сердец. Это сегодня новость домашняя, а завтра — площадная… Всяк радуются моему счастию, все поздравляют, все полюбили меня. Всякий предлагает мне свои услуги: кто свой дом, кто денег взаймы, кто знакомого бухарца с шалями…. Молодые люди начинают со мной чиниться: уважают во мне уже неприятеля. Дамы в глаза хвалят мой выбор, а заочно жалеют о моей невесте: „Бедная! Она так молода, так невинна, а он такой ветреный, такой безнравственный…“. Признаюсь, это начинает мне надоедать. Мне нравится обычай какого-то народа: жених тайно похищал свою невесту. На другой день представлял уже он ее городским сплетницам как свою супругу. У нас приуготовляют к семейному счастию печатными объявлениями, подарками, известными всему городу, фирменными письмами, визитами, словом сказать, соблазном всякого рода…» — этот прозаический отрывок, начало незаконченной повести, написал А. С. Пушкин, сам помолвленный в это время с Натальей Гончаровой.

П. А. Федотов. Сватовство майора. 1848 г.

«Жениться! — продолжает он. — Легко сказать — большая часть людей видят в женитьбе шали, взятые в долг, новую карету и розовый шлафрок. Другие — приданое и степенную жизнь. Третьи женятся так, потому что все женятся, потому что им 30 лет… Я женюсь, т. е. я жертвую независимостью, моей беспечной прихотливой независимостью, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством. Я готов удвоить жизнь и без того неполную. Я никогда не хлопотал о счастии, я мог обойтись без него. Теперь мне нужно на двоих, а где мне взять его?»

Впрочем, практичные женихи полагали, что залогом счастья является достойное приданое невесты. Поэтому лексиконы хороших манер предупреждали, что жениху лучше заранее навести справки о приданом, «для того чтобы впоследствии разочарованием не оскорбить свою избранницу, — объясняет лексикон хороших манер и затем уточняет: — Мы говорим здесь о браках благоразумных, в которых любви и рассудку отведена равная доля».

С предложением юноша обращался к отцу девушки, к обсуждению размеров приданого допускалась и мать, но ни в коем случае не сама невеста.

А обсудить было что. В Англии было принято, что невесту родители одаряли прежде всего деньгами, которые помещались в банк под 3–4 % годовых. Девушка, обладавшая приданым в 10 000 фунтов, могла обеспечить своему избраннику 400 фунтов годового дохода, сумму вполне достаточную, чтобы вести безбедную жизнь, ни в чем себе не отказывая. В России такого обычая не существовало, а потому охотникам за приданым было гораздо сложнее производить расчеты. В приданое часто входили земли: деревни и именья, которые удобно было сравнивать и учитывать по количеству проживавших там работников-мужчин. Так, для главного героя романа А. Ф. Писемского «Тысяча душ» известие о том, что за невестой дают «великолепно благоустроенное именье» с этой самой «тысячей душ», является большим соблазном для главного героя.

«Впереди были две дороги: на одной невеста с тысячью душами… однако, ведь с тысячью! — повторял Калинович, как бы стараясь внушить самому себе могущественное значение этой цифры, но тут же, как бы наступив на какое-нибудь гадкое насекомое, делал гримасу. На другой дороге, продолжал он рассуждать, литература с ее заманчивым успехом, с независимой жизнью в Петербурге, где, что бы князь ни говорил, широкое поприще для искания счастия бедняку, который имеет уже некоторые права».