Странные тихие звуки привлекли внимание Кратова.

Кто-то плакал, стыдясь собственной слабости, борясь с ней и все же никак собой не владея. Костя с тревогой заглянул в лицо Рашиде. Глаза девушки были сухи. На мгновение в них вспыхнул огонек надежды и тут же угас. Рашида горько усмехнулась и отвела взгляд. Нет, это была не она.

Плакал Пазур.

— Отойди-ка, — сказал Игорь Кратов. — Я хочу видеть, где ты окопался и нет ли посторонних. А вот потом — не жалуйся.

Даже на экране видеала он выглядел внушительно и грозно. Правда, впечатление слегка принижали печальные висячие усы, но уж подсвеченные недобрым огоньком глаза возмещали весь ущерб. Кратов, улыбаясь, слегка отодвинулся. За его спиной Игорю должна была явиться терраса, на которую нагло лезла зеленая поросль. А еще дальше, за садом, можно было углядеть голубую в пронзительных бликах полоску моря.

— Где это ты? — строго спросил Игорь.

— «Берег Потерянных Душ», — радостно объявил Костя. Реабилитационный санаторий для звездоходов.

— Как раз для тебя, сибарита, и тебе подобных. Я-то предпочитаю отдыхать в горах или в дикой сельве…

— Или на Копакабане, — смиренно добавил Костя.

— Гм… Так вот, милый братец. Позволь мне уведомить тебя, что ты сопляк и нахал.

— Ну что вы все ко мне пристали, — нахмурился Костя.

— Как ты смел отказаться от «Алмазного Ромба Храбрецов»? Это тебе что — побрякушка?! Ему присуждают высшую награду Корпуса Астронавтов, которой раз в год удостаиваются смельчаки из смельчаков. Впервые в жизни я слышу, как вдогонку меня величают не «Кратов, знаменитый страйдер», а «Кратов, брат того Кратова». А ты, засранец, отказываешься! Да ты всем нам дулю преподнес своим отказом!

— Дуля здесь ни при чем, — сказал Костя озадаченно. — Как и храбрость, впрочем. В экзометрию выходил не я, а Стас. Я только страховал, и то неудачно.

— Как это — неудачно? Он жив и здоров…

— Нет в этом моей заслуги, Игорь.

— Тогда чья же это заслуга?!

— Не знаю. Очень хотел бы знать. И вообще, наше вызволение окутано таким ореолом мистики, что мне иногда кажется, будто все это мне приснилось. Иными словами,

Мне не нужны

Ни чины, ни высокие званья,

Здесь, на земле,

Я б возродиться хотел

Тем же, кем был до сих пор.[7]

— Стихоплет чертов, — сказал Игорь уже мягче.

— Это не я. Окума Котомити, девятнадцатый век.

— Между прочим, твой дружок Ертаулов тоже был удостоен «Алмазного Ромба». И тоже отказался, свиненок!

— Уж он-то почему? Первый в истории выход в скафандре в экзометрию…

— Представь, он не предложил нам никаких мотивировок. Отказался, и все! А потом и вовсе пропал. Прячется где-нибудь, боится, что осерчают звездоходы, накостыляют по шее. И правильно боится. А ты что? Допустим, в экзометрию ты не ходил. Но ведь контроллером вручную управлял именно ты!

— Я… Но, Игорь, убей не могу тебе объяснить, как мне это удалось! Кажется, что и здесь обошлось без меня.

— И на пазуровском мини-трампе вовсе не ты был… Нет, не та нынче молодежь. Нет в ней прежней материалистической закваски. Сплошное сползание в слепой, осужденный даже питекантропами, мистицизм… Я, конечно, передам твои нелепые доводы Корпусу Астронавтов. А уж они решат, признать их состоятельными или ославить тебя по всей Галактике как выпендрюжника. Ну, а что мне передать агентству Гиннесса?

— Это еще что за департамент?..

— Дикарь! — возопил Кратов-старший.

— Игореша, а кто такой Длинный Эн? — вдруг спросил Кратов.

— Гм… Решительно, мне это прозвище знакомо. И слышано давно. Нет, не помню. Если хочешь, наведу справки. Но очень мне любопытно, какой титул заработаешь ты, коли твоя карьера начинается с отказа от «Алмазного Ромба»… Когда надоест реабилитироваться, обязательно, слышишь обязательно! — побывай у мамы. Л-лоботряс…

— От такого слышу!.. Давай вместе побываем, а?

Испытывая громадное облегчение от того, что неприятный разговор получился не таким уж тягостным, Костя прогулялся по комнатам, заглянул к соседям. В коттедже не обнаружилось ни одной потерянной души. Все его население с утра пропадало на море. Насвистывая легкомысленный мотивчик, Костя разыскал полотенце, скинул халат, натянул белые шорты и резво сбежал по ступенькам в сад.

И замер, как оглушенный.

На скамейке в тени молодого кипариса, тяжко опираясь на клюку из темного дерева, сам такой же темный и корявый, как эта клюка, в белоснежном тропическом костюме, болтавшемся на нем на манер пижамы, и белоснежной же панаме, сидел Дитрих Гросс.

Он приподнял устало смеженные веки и полыхнул из-под них слепящей синевой совершенно молодых глаз.

— Жду тебя, сынок, — проскрипел он. — Удели мне немного времени.

— Все мое время — ваше, учитель, — потрясенно сказал Костя и на негнущихся ногах приблизился к древнему старцу.

Снова он вынужден был возвращаться в собственное прошлое, которое так надеялся накрепко забыть…

— Сядь, — сказал Большой Дитрих. — Не хочу, чтобы ты маячил надо мной, когда я начну говорить. — Кратов поспешно сел. И тут же вспомнил похожие слова, что произнес однажды в том призабытом уже прошлом Олег Иванович Пазур. — Ты только что вернулся из очень странного рейса, не так ли? И многое тебе показалось загадочным, таинственным, фантастическим… не поддающимся разумному объяснению?

Костя обнаружил, что кивает в такт каждому произносимому старцем слову, будто заведенный.

— Так вот, — продолжал тот. — Я здесь, чтобы попробовать расставить точки хотя бы над некоторыми буквами.

Черные высохшие губы Гросса зазмеились улыбкой.

— Ты, должно быть, всерьез полагал тогда, — прокашлял он, — что старый дед Дитрих восстал с одра, дабы помахать тебе ручкой вслед?

— Я так не полагал, — сдержанно сказал Костя.

— И справедливо. Иных забот у деда Дитриха нет, как таращиться на голых парней. И девчонок, кхе-кхе… В молодости, в твои годы… черт знает сколько времени тому назад… я был неплохим охотником. В моем доме по сей день торчат еще на стенах хари убитых мною кабанов и буйволов. А в прихожей цела еще шкура тигра-людоеда. Вот и нынче меня уговорили тряхнуть стариной и добыть еще одного лютого зверя, обнажившего клыки на человеческий род. Но я упустил его. И нет мне за то ни прощения, ни покаяния. И более всякой меры я виноват перед тобой. Имя тому зверю РАЦИОГЕН.

Старец в упор поглядел на Костю, очевидно, ожидая проявлений бурной реакции. Но загорелое лицо юноши не выразило ничего, кроме напряженного внимания.