И все-таки немцы в первый же день вторжения расстреливали не только мирных граждан, но и бельгийских священников, что делалось с далеко идущими целями. 6 августа генерал-майор Карл Ульрих фон Бюлов[3], брат экс-канцлера и командир кавалерийской дивизии, штурмовавшей Льеж, выразил своему сослуживцу неодобрение по поводу «происшедших накануне поспешных казней бельгийских священников». Слухи о планах бельгийского духовенства организовать «франтирерскую» войну — в течение двадцати четырех часов после вторжения и вопреки предупреждению гражданского правительства — были ни чем иным, как германской выдумкой. Что касается Бельгии, эту акцию немцы предприняли как первый опыт устрашения населения в соответствии с теорией, созданной римским императором Калигулой: «Oderint dum metuant» («Пусть ненавидят, лишь бы боялись»).

Кроме того, в первый же день немцы расстреляли 6 заложников в Варсаже и сожгли для устрашения деревню Баттис. «Ее сожгли, буквально стерли с лица земли, — писал немецкий офицер, проходивший через эту деревню с войсками несколько дней спустя. — Сквозь пустые окна с выбитыми рамами виднелись оплавленные железные остовы кроватей и прочей мебели. Улицу усеивали обломки кухонной утвари. Не считая собак и кошек, что шныряли среди развалин, все живое в деревне было уничтожено огнем. На рыночной площади торчала лишившаяся крыши и шпиля церковь». В другом месте, где, как рассказали этому офицеру, застрелили трех немецких гусар: «Деревню окутало пламя, домашний скот неистово ревел в загонах, обгорелые цыплята, словно обезумев, носились по дворам, и двое мужчин в крестьянской одежде лежали мертвыми у стены».

«Разумеется, наше наступление в Бельгии носит зверский характер, — писал Мольтке Конраду фон Хётцендорфу 5 августа, — но мы боремся за нашу жизнь, и тот, кто посмеет встать на нашем пути, должен подумать о последствиях». К сожалению, о последствиях для Германии он не думал. Но процесс, в результате которого Бельгия станет для Германии Немезидой, уже начался.

В наступление на четыре восточных форта, наиболее удаленных от Льежа, бригады Эммиха пошли 5 августа. После обстрела из полевых орудий в бой двинулась пехота. Легкие снаряды не оказали на форты никакого воздействия, а бельгийские батареи обрушили на немцев лавину огня, полностью уничтожив их передовые части. Рота за ротой немцы пытались пройти в промежутках между фортами, где бельгийцы еще не закончили строительства оборонительных линий. На некоторых участках им удалось прорваться к склонам фортов, не простреливавшихся из орудий, но здесь немецких солдат косили пулеметы. Кое-где груды трупов достигали метровой высоты. У форта Баршон бельгийцы, увидев, что цепь немцев дрогнула, бросились в штыковую контратаку и отогнали врага. Немецкое командование вновь и вновь гнало солдат на штурм, не щадя жизней, зная о богатых резервах, которые восполнят потери. «Они даже не старались рассредоточиться, — описывал позднее эти события бельгийский офицер. — Они шли плотными рядами, почти плечом к плечу, пока мы не валили их огнем на землю, Они падали друг на друга, образуя страшную баррикаду из убитых и раненых. Мы даже стали опасаться, что она закроет нам обзор и мы не сможем вести прицельный огонь. Гора трупов уже стала огромной, и мы думали, стрелять ли прямо в нее или выходить и самим растаскивать трупы… Поверите или нет, эта настоящая стена из мертвых и умирающих позволила немцам подползти ближе и броситься на передние скаты фортов, но им не удалось пробежать и половины пути — наши пулеметы и винтовки смели их прочь. Разумеется, мы тоже несли потери, но они были незначительными по сравнению с той бойней, которую мы учинили противнику».

Военная машина, пожиравшая с каждым новым сражением все больше и больше жертв — сотни тысяч при Сомме, более миллиона при Вердене, — усиленно набирала обороты уже на второй день боев под Льежем. Придя в бессильное бешенство от первой задержки своего наступления, немецкие генералы бессмысленно гнали людей на форты, не считаясь с потерями, лишь бы уложиться в указанные графиками сроки.

Той же ночью 5 августа бригады Эммиха перегруппировались, чтобы возобновить атаки в полночь. Генерал Людендорф, сопровождавший 14-ю бригаду, находившуюся в центре наступающих частей, нашел, что состояние войск подавленное, хотя и «возбужденное». Впереди грозно маячили орудийные башни фортов. Многие офицеры сомневались, что пехота сумеет прорваться сквозь их огонь. Распространился слух об уничтожении целой роты самокатчиков, посланной днем на разведку. Одна из колонн вышла не на ту дорогу и столкнулась с другой колонной, все смешалось, движение войск прекратилось. Людендорф, отправившийся выяснять причину задержки, встретил по дороге денщика генерала фон Вюссова, командовавшего 14-й бригадой. Солдат, держа под уздцы оседланного коня, сообщил, что генерал убит пулеметным огнем. Людендорф с неожиданной смелостью решил попытать счастья. Он принял командование бригадой и дал сигнал к наступлению, чтобы прорваться через промежуток между фортами Флерон и Д’Эвенье. Когда атака началась и люди стали падать под огнем, Людендорф впервые в жизни услышал «особенный глухой стук от удара пуль в человеческие тела».

В силу какой-то особенной прихоти войны пушки форта Флерон, удаленного на два километра от места атаки, огня не открыли. В деревне, где развернулась рукопашная схватка, Людендорф приказал огнем из полевой гаубицы «по домам справа и слева» расчистить путь своей бригаде. К двум часам дня 6 августа его части прорвались через кольцо фортов и заняли высоты на правом берегу Мааса, откуда открывался вид на Льеж и Цитадель — внушительный, но не используемый для обороны форт, подступавший к реке. Здесь к ним присоединился генерал фон Эммих. Немцы с растущей тревогой наблюдали за безлюдными дорогами на севере и юге — части других бригад так и не появились. 14-я бригада оказалась изолированной внутри кольца фортов. Наведя пушки на Цитадель, немцы принялись расстреливать ее, чтобы тем самым дать сигнал другим бригадам и «запугать коменданта крепости и его людей».

Рассвирепев от потери времени и сопротивления бельгийцев, которые, как подсказывал здравый смысл, должны были сдаться и пропустить врага через свою территорию, немцы весь август упорно стремились «устрашить» их и сломить. Бывший военный атташе в Брюсселе, лично знавший генерала Лемана, отправился с белым флагом в бельгийский штаб. Ему поручили уговорить или, если это не поможет, угрозами заставить Лемана отказаться от напрасного сопротивления и сдать город. Парламентер заявил, что в случае отказа пропустить немцев через город цеппелины разрушат Льеж. Переговоры оказались безрезультатными, и 6 августа цеппелин «L-Z» вылетел из Кельна, чтобы ударить с воздуха по Льежу. Сбросив 13 бомб и убив при этом девять мирных граждан, он совершил первый воздушный налет — обычное дело в более поздних войнах XX века.

После бомбардировки Людендорф отправил к бельгийцам еще одного парламентера с белым флагом, но и на сей раз Леман отказался сдать город. Тогда немцы прибегли к военной хитрости. Отряд из тридцати рядовых и шести офицеров, переодетых в военную форму, похожую на английскую и без знаков различия, подъехал на автомобилях к штаб-квартире Лемана на улице Сен-Фуа. Немцы потребовали срочно вызвать генерала. Адъютант командующего, полковник Маршан, подойдя к двери, крикнул: «Это не англичане, это немцы!» — и тут же упал, сраженный пулями. Товарищи немедленно отомстили за него. Как говорилось в 1914 году в одном смелом и откровенном сообщении, «обезумев от гнева при виде подлого нарушения правил цивилизованного ведения войны, они были беспощадны». Воспользовавшись сумятицей, Леман незаметно покинул здание и уехал в форт Лонсэн, к западу от города, откуда и продолжал руководить обороной.