Эрин задержала дыхание и стала послушной его рукам — сейчас, после долгого дня ужасов, у них было одно общее желание.

Его поцелуй поначалу был нежным, легким как пушинка, его губы едва касались ее губ.

Она почувствовала жар во всем теле, словно электричество, исходившее от него, разогревало ее.

Поднявшись на цыпочки, Эрин плотнее прижалась к его губам, желая полнее ощутить его сладость, более глубоко прочувствовать его самого. Она обвила руками его голые плечи, прижала его ближе к себе, желая сделать его еще ближе, привязать к себе, еще сильнее согреться теплом его тела. Она растворилась в этом поцелуе, дала ему заполнить всю себя и вытеснить из памяти все ужасные события, случившиеся в усыпальнице.

Внезапно ее взгляд остановился на бледной круговой полоске кожи на безымянном пальце Джордана.

Это тоже была своего рода татуировка, служившая таким же ярким индикатором события, как и шрам, появившийся в результате удара молнии.

Он был женатым человеком.

Эрин отпрянула назад, налетев на умывальный стол.

— Ой, сожалею, — сказала она, придерживая стол и все стоявшее на нем.

— А я — нет, — хрипло произнес он, имея в виду совсем другое.

Она отвернулась, злясь на себя и, разумеется, на него тоже. Ей необходимо было успокоить дыхание и привести в порядок мысли.

— Я думаю, мы слишком спешим с этим.

Джордан посмотрел на часы.

— Так, может, перевести время?

Эрин не имела в виду время как таковое, но продолжать дальнейший разговор на эту тему не имело смысла.

— Мы ведь еще не расстаемся.

Джордан ответил ей понимающей, слегка смущенной улыбкой, а затем, отступив к кровати, присел на нее. Эрин, сев на другой конец кровати, скрестила руки на груди — ей необходимо было поменять объект объятий.

— Как ваше второе плечо? — спросила она неестественно высоким голосом.

Стоун повредил плечо, когда, протискиваясь через узкий проход, спасался из обрушающейся усыпальницы.

Джордан, дотронувшись второй рукой до больного плеча, вздрогнул и поморщился.

— Болит, но, я думаю, ничего серьезного. Во всяком случае, пусть лучше болит у живого, чем не болит у мертвого, лежащего под грудой камней внутри горы.

— А ведь еще немного, и мы могли бы остаться там…

— Кто говорит, что легкий путь является правильным?

Эрин вспыхнула, все еще чувствуя жар, его объятия, его поцелуй. Опустив голову, она стала смотреть на свои руки. Когда ей показалось, что молчание слишком затянулось, она, посмотрев на дверь, спросила:

— Как вы думаете, что им от нас надо?

Джордан посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд.

— Не знаю. Может быть, они хотят расспросить нас о том, что там происходило. Взять с нас клятвы хранить все произошедшее в секрете. А может быть, хотят дать нам миллион долларов.

— Почему именно миллион долларов?

Стоун пожал плечами.

— А почему бы и нет? Я просто предположил… давайте будем оптимистами.

Она посмотрела на грязные носки своих кедов. Легко сказать, будем оптимистами… а как это сделать, особенно если рядом с ней сидит полуобнаженный Джордан? Жар его обнаженной кожи легко преодолевал расстояние между ними. Сколько времени прошло с того времени, когда она находилась в одной комнате с обнаженным мужчиной? Не говоря уже о том, что ни один из них не был хотя бы наполовину таким, как Джордан, или их поцелуи хотя бы наполовину были такими сладкими, как поцелуй Джордана.

Снова воцарилось молчание. Взгляд Джордана был направлен в сторону; наверное, он думал о своей жене, о своей мимолетной измене ей.

Эрин напряженно соображала, о чем бы еще спросить его.

— У вас сохранился ваш санпакет? — громко выпалила она, и Стоун, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости.

— Простите, — пробормотал он. — Наверное, я все еще нервничаю.

— Я ведь не кусаюсь.

— А все остальные, кто находится здесь? — спросил Стоун с улыбкой.

Эрин, улыбнувшись в ответ, почувствовала, что напряженность, возникшая было между ними, прошла.

Джордан извлек санпакет из кармана своих приготовленных на выброс джинсов, все еще лежавших на кровати.

— Давайте займемся вашей ногой.

— Я, пожалуй, справлюсь сама.

В этот момент Эрин предпочла бы лучше умереть от потери крови, чем позволить ему заниматься ее бедром. Начни он заниматься этим сейчас, кто знает, к чему это приведет.

— Может, вам лучше одеться, пока я буду обрабатывать свою рану? — предложила она.

Джордан покорно улыбнулся и подал ей санпакет. Эрин повернулась к нему спиной, а он принялся натягивать чистые черные брюки. Она пристально осмотрела ногу. Царапина, оставленная волком, уже не казалась такой опасной, как в пустыне. Эрин тщательно промыла рану, затем намазала ее антибактериальной мазью и забинтовала марлевым бинтом.

Джордан стоял к ней слишком близко, что смущало ее, но сейчас на нем хотя бы были брюки.

— Наряд вполне подходящий. А кстати, вы имеете какие-либо навыки по оказанию первой медицинской помощи?

— Должна вам сказать, я выросла в такой среде, где посторонним людям вообще было запрещено дотрагиваться до нас — не говоря уже о том, чтобы заботиться о нас во время болезни или недомогания.

Эрин избегала рассказывать кому-либо об этом периоде своей жизни. Она и сама не могла вспоминать о своем прошлом без стыда за то, что была настолько легковерной, за то, что тогда не противилась этому. Один из терапевтов как-то сказал ей, что подобная эмоциональная реакция является типичной для переживших длительный период дурного обращения и что Эрин, по всей вероятности, никогда не избавится от этого. Пока что все было именно так, как говорил этот терапевт. Но все-таки какие-то песчинки ее прошлого просыпались перед Джорданом.

— Ну и ну, — только и мог сказать он.

Она едва могла скрыть улыбку.

— Это одно из самых обобщенных представлений, характеризующих мою прошлую жизнь. Но только впоследствии понимаешь, что означала изоляция, в которой мы жили.

— А я рос в Айове, среди кукурузных полей. Вместе с целой кучей братьев и сестер; мы постоянно были в ссадинах, с ободранными коленками, а подчас и со сломанными костями.

Болезненное ощущение в левой руке напомнило Эрин о том, как оно появилось. Однако она сомневалась, что переломы костей у братьев и сестер Джордана возникали преднамеренно, являясь уроками. Она молчала, поскольку знала Джордана еще не настолько хорошо, чтобы пускаться в дальнейшие рассказы о себе.

Сам Джордан тем временем насухо вытирал грудь. Эрин сосредоточенно смотрела на деревянную дверь, на каменный пол — на все, что было в комнате, кроме Стоуна.