litbaza книги онлайнСовременная прозаТам, где билось мое сердце - Себастьян Фолкс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 92
Перейти на страницу:

Когда выпадал свободный от дежурства вечер, я делал наброски к собственной книге. Я не хотел отпугивать читателя сухими, излишне подробными описаниями в духе пересказа «истории болезни». Скорее я работал в русле «кросс-культурной» направленности (тогда это входило в моду). Главное, думал я, чтобы книга продавалась. На нашем «Совете трех» было решено отпустить меня в творческий отпуск. Успех книги (который великодушно предрекала Джудит) повысит популярность нашей фабрики, а ради этого, сказали коллеги, они готовы пахать за меня.

Глава десятая

Пока я гостил у Ричарда Вариана, Макса, по устоявшемуся обычаю, взяли себе Гомесы. Из-за постоянного обжорства и громко включенного телевизора вид у него был немного обалдевший. Назавтра я повез его в парк при «Уормвуд-Скрабс», чтобы паршивец хоть немного побегал. Я уговаривал его поиграть с другими собаками – рядом как раз крутился поджарый голубой уиппет, призывая Макса погоняться за ним. Ноль внимания. Тогда я кинул палку. Макс с вежливым интересом смотрел, как палка, описав дугу, упала (не иначе, желал убедиться, что закон всемирного тяготения все еще действует), но не шелохнулся. В конце концов мы пристроились в тыл к компании, запускавшей самолетик с дистанционным управлением, и, пройдясь по аллее, вернулись к машине.

Страшновато было встретиться с Ричардом Варианом спустя столько лет. Конечно, я и до встречи постоянно вспоминал его. Однажды даже наткнулся на фамилию в газете, когда его произвели в командиры полка. Но он постепенно сделался для меня таким же, как девочки и мальчики из моей деревенской школы: я знал, что они где-то живут, однако нас разделяла пропасть шириной в десятилетия. А это значило, что они практически для меня умерли.

Я часто спрашивал себя, откуда взялась эта оторванность от ранних отроческих лет? Почему в русле жизни вдруг образовался непреодолимый водораздел? Но не находил ответа.

Вот со старым шотландским колледжем кое-какие контакты у меня все же сохранились. От тридцати и до сорока с лишним я регулярно получал приглашения, свидетельствовавшие о том, что в моей «альма матер» мало что изменилось. Меня звали поучаствовать в распевании рождественских гимнов или приехать в Лондон на «дружескую попойку». Или в сам колледж: в Старом зале будет прочитана лекция, посвященная памяти доблестного Уильяма Уоллеса.

Мне эти «мероприятия» казались пустой тратой времени, формальной данью традициям.

Это когда-то все происходящее в мире представлялось важным, по-настоящему значимым. Пойти в церковь, заполучить должность в компании «Шелл», жениться, завести детей. Но теперь все это выглядело немного искусственным, будто не сама жизнь, а подражание чьей-то правильной жизни. Своего рода попытка точного цитирования.

Мое неверие в аутентичность происходящего не стоит объяснять «травмой военного времени». Подобные мысли посещали меня еще в студенчестве. Даже гораздо раньше, в старших классах, у меня закрадывалась мысль, что мое детство было как будто не моим, а чьим-то еще. Наверное, обостренное чувство оторванности от настоящего объяснялось тем, что в прошлом я пережил серьезный кризис, хотя по неизвестным причинам ничего конкретного, фактического, не помнил.

Вернувшись в Лондон от Вариана, я вдруг осознал, что неведомые мне изменения могли быть вызваны не единичным событием, а многими обстоятельствами. Незримые силы копились, соединялись и в какой-то момент достигли критической массы. Так падает яблоко, когда больше не может удержаться на ветке.

Возможно, оторванность от мира, замкнутость, неспособность искренне участвовать в жизни – попросту естественные симптомы взросления. Однако не мешает все-таки выяснить, насколько распространены такие симптомы, у многих ли проявляются и в какой мере являются паталогией. Ну что ж, такова моя работа.

Через неделю я получил письмо от Перейры. Старик спрашивал, был ли я у Вариана и если был, то как прошла наша встреча.

«Чувствую я себя сносно. Костлявая с косой, конечно, уже облизывается, но пока подойти не решается, – писал он. – Я был бы счастлив снова увидеться, если вы не против, приезжайте. У нас погожая осень, прямо волшебная, и синоптики обещают, что в ближайшее время погода не испортится. Я нашел в своих дневниках еще кое-какие заметки про вашего отца, ничего сенсационного, но вам может быть интересно. Точно знаю, что Селин будет вам рада. И Полетта тоже, она уже заранее воинственно гремит ножами и кастрюльками».

Я представил себе эту картину, и меня разобрал смех. Переведя дух, стал читать дальше.

«Итак, вас ждет прекрасная нагая дева, шедевры настоящей французской кухни и реки вина…»

Я так и не понял, что им двигало: душевная доброта и желание меня облагодетельствовать или свой тайный интерес.

На следующий день, проведя беседу с одним несчастным, запутавшимся в своих матримониальных делах (знал бы он, какая путаница в мозгах у меня самого), я вывел Макса на прогулку в Литтл-Уормвуд-Скрабс. Это в Челси, там гулять гораздо приятнее, чем в парке с видом на одноименную тюрьму, и оттуда рукой подать до моей приемной – очень удобно.

Перейра наверняка догадался, что, рассказывая про Луизу, я кое-что утаил, думал я, пока мы с Максом огибали парковую лужайку.

После случившегося под Неаполем я старался вести себя так, будто ничего особенного не произошло; я запер воспоминания где-то в глубине памяти, усыпил их. О Луизе я снова вспомнил году в сорок восьмом, то есть через четыре года после ее отъезда домой, в Геную. Работал я тогда в Лондоне, врачом-стажером. Время было трудное, врачей не хватало, и начальство нас не жалело. Мы превратились в терапевтов «широкого профиля», нас бросали на все: констатировать кончину, принимать роды, лечить от бесплодия.

Мне вся эта медицинская рутина была неинтересна. Но куда денешься? Львиную долю рабочего времени я, натянув резиновую перчатку, проводил в венерологической клинике, стыдливо именуемой Пятой амбулаторией. Студенты лихо зубоскалили по поводу этой Пятой, но работать там было совсем не весело.

Несколько месяцев я имел дело с интимными органами и поневоле задумался о том, насколько непредсказуемо половое влечение. Многие пациентки были уже постаревшими, располневшими и, мягко говоря, неопрятными, что бесило и медсестер, и меня самого. Приходили и молодые, часть из них – будущие мамаши. Но по-настоящему привлекательных встречалось очень мало. Иногда попадались ладные, с хорошими формами, однако эротичности в этих созданиях было не больше, чем в прекрасной, но холодной статуе.

О природе сексуального желания я раздумывал машинально, исключительно из профессионального занудства. Беспристрастно созерцая все эти тела, я не мог не вспомнить тело Луизы. Как можно охарактеризовать то, что я испытывал в гостинице городка Поццуоли, в Луизиной комнате или в своей каморке на верхнем этаже с видом на море? В книжках любовь часто описывают как состояние просветленности. Это про тех, кому достаточно парить в облаках, поглядывая свысока на низменные содрогания тел. Святое пламя в душе облагораживает своим светом грубую физиологию.

1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 92
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?