– Да где ты этого набрался? – очнулась Ева.

– Мировая литература свидетельствует, что никакой опыт развития человечества не искоренит в людях примитивных инстинктов размножения!

В одиннадцать позвонил Костя Вольский. Он спросил, почему такая женщина, как Ева Николаевна, живет в России и работает на безопасность страны воров и дебилов.

– Какая – такая? – завелась с пол-оборота Ева.

– Тебя даже придумать невозможно, сколько ни думай, такую – не придумаешь, – перешел на «ты» Костя. – Какой длины имеешь ноги? – Он икнул в трубку.

– Не измеряла. Ты что, пьян? Ты один дома?

– Я тебя моделирую на экране. У меня загвоздка с ногами. С длиной. Скажи, пожалуйста, какой у тебя рост?

– Метр семьдесят девять, и это не предел – я еще расту!

– При таком росте в условиях идеальных пропорций длина ноги должна быть не меньше девяноста пяти и не больше ста четырех сантиметров. Знаешь, как нужно измерять? Сейчас я тебе объясню… Нужно сесть на пол, расставить ноги в стороны и приложить один конец линейки к…

– Костя, ложись спать.

– Нет, сначала я докажу, что ты непропорционально сложена. Тут вот у меня по журналу видно, что объем груди…

Ева отключила телефон.

В полдвенадцатого полусонный Сережа сходил в туалет, потом забрел к работающей за компьютером Еве. Она посадила его на колени.

– Они все еще размножаются, – доложил Сережа. – А сколько детей родится? Не слишком много?

– Детей много не бывает, – прижала его к себе Ева, укачивая.

Она забыла про отключенный телефон, после полуночи ушла спать к детям, и колокольчик электронной почты звенел и звенел в пустой комнате с половины шестого до семи часов. Поэтому Ева Николаевна узнала о напечатанных в газете документах только в полвосьмого утра. Статья называлась: «Наука – в нокауте, оборонка – в ауте, а все мы – по уши в Коупе» и содержала хорошо отпечатанные снимки. Военная разведка к десяти часам напряженных переговоров признала их теми самыми, ею же заготовленными на подложных пленках, которые «были утеряны агентами разведки Службы в ходе операции по задержанию Коупа» (цитата из докладной записки руководству Службы). Особенно огорчил военных комментарий ученого, приведенный в статье, из которого следовало, что научные данные в этих документах «достаточно убоги, чтобы представлять какую-нибудь ценность для иностранной разведки, хотя бы в силу того, что это устаревшая информация, которую можно при желании получить в научных журналах и вестниках вооруженных сил» (цитата из газетного комментария). Общая же направленность статьи носила, по мнению военных, провокационный и антигосударственный характер, поскольку журналист, ее подготовивший, в самых въедливых выражениях намекал, что Россия дошла в своей государственной тайне до полного абсурда: «…у нас в стране теперь засекречиваются не достижения науки и техники, а ее отставание и провалы в исследованиях» (цитата из статьи).

– Я пытаюсь с тобой связаться с пяти утра, – укоризненно заметил полковник Кошмар. – Военные почти сдали нам своего человека в театре.

Сдавали военные Марата Устинова так. Сначала начальник военной разведки провел за закрытыми дверями срочное совещание с представителями Министерства обороны, на которое начальника отдела внутренних расследований Кошмара не пустили. Потом он провел в запертом кабинете совещание один на один с начальником отдела внутренних расследований Службы полковником Кошмаром, на которое не пустили начальника отдела внешней разведки полковника Кнура. Потом начальник отдела внешней разведки полковник Кнур был вызван на ковер к директору Службы безопасности, а начальник отдела внутренних расследований Кошмар на партию в бильярд с замминистра. К вечеру этого напряженного дня все так перепуталось, что ни один адъютант не мог точно ответить, где находится его начальник, а секретарь замминистра по ошибке даже заказал на бильярд шесть бутылок французского белого вместо грузинского полусухого урожая восемьдесят седьмого года.

Виновник этого переполоха благополучно «отсветил» в театре «Евгения Онегина», в антракте спустился на сцену и с удивлением увидел, что ее после «дуэли» Онегина с Ленским подметают четверо уборщиц. Три из них сновали достаточно активно. Одна – это, конечно, была Надежда – сгребала в совок дуэльный «снег» с такой медлительностью и вниманием к каждой крошечной бумажке, как будто решила пересчитать «снежинки».

Марат стоял в темноте за занавесом и смотрел на полусонные движения костюмерши Наденьки с безразличием приговоренного. Он вспомнил – минуту за минутой – вчерашнюю их поездку, и переобувание кедов на кроссовки, и стучащие друг о друга болтушки на заколках, и импровизированный обыск, и даже тампоны «Оби». Девчонка проделала все артистично. До последней минуты он ничего не заподозрил, сам угнал ее от слежки, сам подвез к редакции газеты, в которой сегодня напечатали выдержки из особо секретного материала, утечку которого в театре ему так и не удалось отследить.

Он спустился в костюмерный цех. Прошел вдоль стоек с костюмами. Его услышал и окликнул Леон:

– Кто это шастает в темноте? Выходи, шастают тут!..

Марат вышел на свет у раскроечного стола.

– Чего бродишь? Девчонке мозги пудришь, а с какого интереса?

– Значит, есть интерес.

– Знаю я твой интерес кобелиный, – покачал головой Леон.

– Я больше не буду, – поник головой Марат. – Я вообще скоро уволюсь.

– Что, работа не нравится?

– Работа нравится. А может, и не уволюсь. Может, наоборот, останусь здесь до пенсии. Ты сколько в театре?

– Столько, сколько ты еще не надышал. Больше тридцати.

– Столько я не выдержу, – покачал головой Марат. – Это же я все спектакли выучу наизусть. Озверею. А где ее рабочий шкафчик?

– Балерины? Вот там, за стойками справа. С птичкой. Тебе зачем?

– Положу шоколадку, – вздохнул Марат. – Она заслужила.

Шкафчик с полустертым желтым попугаем был заперт на маленький висячий замок. Остальные четыре тоже. С чебурашкой, кошкой, ромашкой и серпом с молотом.

– Детский сад какой-то, – бормотал про себя Марат, ковыряясь в замке проволокой. Он спешил. Ощупывая рабочую спецовку Надежды, роясь в ее косметичке, поглядывал на символ единения рабочего и крестьянки в каком-то заторможенном удивлении. Потом решился и потрогал замок на последнем шкафчике. К его удивлению замок тут же открылся, освободив изогнутую дужку. Марат открыл дверцу. В глаза сразу бросилась залапанная фотография на внутренней стороне дверцы – улыбающаяся молодая женщина с двумя детьми на фоне старинного замка. А с верхней полки свисал красным треугольником небрежно закинутый туда галстук. Оглянувшись, осветитель потянул галстук на себя, тот скользнул дорогим шелком вниз, и свечение позолоты на серпе и молоте, как блеснувшая чешуя змеи, заставило Марата застыть и задержать дыхание.