– Как же, бабушка, было то?

– Было, внучек. С похоронки, может, день десятый прошёл, ночь тёмная настала, я детей спать уложила, сама заплаты на одёжку кладу. Как слышу, скребётся в дверь, просит: Стеша, отвори! Это я, муж твой, Владимир! И ведь голос его. Он, мой Володенька! Я вскочила, сама не своя, к двери было кинулась. Но удержала себя, плачу, а говорю: если ты это, Володенька, живой, с поля боля дезертировавший, ты схоронись пока в сарайке, а как солнышко встанет – заново постучи. Я и открою тебе. И от властей спрячу, никому не скажу! А он всё своё: открой, Стеша! Сейчас открой! Устал я, соскучился. Хочу обнять тебя, приласкать, покуда дети спят. А я вся дрожу! Бабаведь, любвихочется! Но на детишек глянула и ему в ответ: нет, Володенька, не могу я! Кабы была одна, так веди меня хоть к обрыву, хоть волкам на съедение, лишь бы разочек к руке твоей прикоснуться! Но ведь трое детишек у нас, сгубишь меня, кому они будут нужны? Пропадут с голоду. Если ты мёртвый, уходи, не терзай душу грешную! Не ушёл он. Так и скрёбся, пока солнышко не встало. А с лучом солнечным пропал.

– Может, приснилось, бабушка?

– Нет, внучек. Не сон это был. Я же заплаты клала, так нарочно себя иглой колола. Не проснулась, только наутро весь палец в крови. Да он и ещё приходил. Каждую ночь приходил. Хата наша на отшибе стояла. И вот оно как заполночь, так опять – то в дверь скребётся, то в окошко глянет, да всё зовёт, просит. А я молюсь да плачу. Трудно мне было, ведь чую, родимый мой! И сгинуть бы с ним! Да дети держали.

– И как же это всё кончилось, бабушка?

– Как настало сорок дней с числа, на похоронке означенного, заказала я службу в церкви, отпели Владимира. Больше он и не приходил, упокоился.

Я не в силах вымолвить и слова, потрясённый. Никогда до того, никогда после не слышал я историю о более сильной и страшной любви.

С этим мне не заснуть. И хоть полночь давно прошла, и пора заканчивать разговоры, я прошу, надеясь услышать сказку:

– Бабушка, а про русалок расскажи!

– Да что русалки, я и не видела их.

– А кто видел?

– Последнюю русалку ещё мой дед в саду пристрелил, из кремневого ружья.

– Что же она делала в саду?

– Да как что? Вот яблоки воровала. Для детишек своих.

– У них и дети были?

– А то! У них всё было, как у людей: муж, жена да детишки. Только ходили они всё голышом, языка человеческого не знали. Большие были, руками сильные. А так – с человеком не различишь.

– Как же, бабушка? В сказках пишут, что русалки – только девушки, и все с рыбьим хвостом.

– То сказки. А я тебя правду говорю, как оно по древности было. Ишь! Рыбий хвост. Придумают тоже. У тех русалок только и было рыбьего, что клей.

– Какой клей, бабушка?

– Рыбий клей! Они за нашими ловцами рыбьи потроха собирали. Мужики пойдут на Терек, рыбы наловят, тут же разделают, потроха в кусты. А русалки уже там – хватают да тащат.

– Зачем же им потроха?

– Вот балбес! Я же говорю. Они ещё мак собирали. И с тех потрохов да из мака варили клей. Наварят и лижут. Только то не еда им была, а дурное снадобье. А человеку тот клей есть нельзя. Бывало, покушает наш станичник рыбьего клею да станет сам не свой. Срам не прикрывает, в церкву не ходит, землю не пашет. И ничего ему больше не нужно, только клей тот сосать. Хуже пьяницы! Сам, как русалка, станет. Или в город уйдёт.

– Вот чудно-то как! А откуда же те русалки взялись?

– А ниоткуда. Они тут всегда жили, впредь нас. Это мы взялись. Кто с России пришёл, кто с Украины. Пришли да побили русалок, всё племя вывели. Они хоть и сильны, но ни веры у них, ни оружия. Так, голые аблезяны.

– Обезьяны, бабушка.

– Что?

– Ты неправильно говоришь – аблезяны. Нет такого слова в русском языке. Правильно надо говорить – обезьяны.

– Ишь ты, засранец! Бабушку взялся учить говорить по-русски! Сам-то русский штоль? Раульивич!

– Ну и что, что Раульевич? У меня в школе по русскому языку пятёрка! И по литературе.

– Ну, раз ты такой вумный, не буду тебе ничего рассказывать, поди сам всё знаешь…

Бабушка обижается, но это в шутку. И отца моего она любит. А уж отец-то души в тёще не чает. Не как в анекдотах.

– Ну, бабушка! Я же так только сказал. Имя чудное – аблезяна. Но у тебя не ошибка, а диалект. Фольклорная ценность.

– Слов-то умных нагородил! Небось, навыдумывал.

Бабушка вроде бурчит, но, видно, довольна осталась. Задумалась и досказывает:

– Старые люди говорили, что раньше были у тех русалок и сёла, и пашни и города с большими базарами. Сильная держава была! Да рыбий клей погубил. Клей тот – вроде как волшебство, но обманное. О чём человек задумает, клей слизывая, то ему и чудится, будто есть оно.

– А это, бабушка, как?

– А так. Вот хочет кто одежду нарядную. Ему бы садиться да шить. А слизнёт клея – и кажется ему, что он весь в парче да шелках. В зеркало глянет, собой любуется. А люди вокруг, те, что клея не пробовали, видят, что человек тот – голый. Или коня захочет, клея глотнёт, и мнится ему, что есть конь. Возьмёт хворостину и мчится по полю, сам себя по пяткам хлеща, как оглашённый. И даже что про еду – понюхает только клей, и кажется ему, что сыт, и рыбы поел, и мяса, и хлеба свежего, и вином запил – живот пучит, сам шатается! Да только голод ведь не обманешь. Когда совсем не есть, клей нюхать, то если и спухнешь, так с голоду. Ведь только те русалки хоть как-то живы оставались, которые яблочки ели или что ещё. Но пахать перестали, дома строить. Даже рыбу ловить разучились! А вот уменье своё, как клей варить, не потеряли и никому не рассказывали.

– Как же они рассказали бы, если и говорить не умели?

– Потом не умели, но раньше могли. Как же без речи у них государство держалось бы? А всё равно, рыбий клей у русалок всегда был большой секрет. Он же их и сгубил. Перемёрли от плохого питания, от непогоды, от войн. Вот клея накушается, вообразит у себя меч в руках и машет им, машет. А наш казак смеётся, видит, что машет русалка пустой рукой. Подойдёт да прирежет.

– Что же казаки были такие злые?

– Да как иначе? Те русалки только место зря на земле занимали. Скот пугали, сады ломали, а ещё приставали к добрым христианам с прелюбодейскими намерениями.

– Как они… приставали?

– Мал ты ишшо, чтобы знать.

– Расскажи, бабушка. Так расскажи… без подробностей.

– Ну как, для примеру, если то русалка мужик, то встанет поперёк улицы, девкам нашим путь загородит. Да весь надуется, рожи корчит. Он-то думает, что весь разодетый, в штанах с лампасами, черкеске с газырями, при папахе и шашке в ножнах, да в седле коня доброго, чисто гарный казак! Клея-то наглотался. А девки видят – голый мужик, и срам выпирает так, что прости Господи! Девки бежать, он за ними, бежит, мудями гремит! Ну, тут казаки выйдут из хат, которые тем девкам отцы, братья да женихи, и зарубят нечестивца срамного.