Да, сделано было много. Но еще больше сделать предстояло. И решение остаться Хрофт Шейд окончательно принял около часа назад и теперь лишь доносил его до своего заместителя.

– Ты пойми, – тяжело вздохнул Шейд, заметив, каким бесстрастным сделалось лицо Рони Йора. – Если уж так вышло, что я стал вождем и лидером, то теперь я не имею никакого права бросать тех, кто мне доверился. Эти четыре сотни бойцов, что мы отобрали, уверен, справятся сами. На это и весь расчет, им не требуется один командир на всех. А вот тем почти двум тысячам наших людей, которые сегодня покинут город и уйдут к Цитадели, такой командир нужен. При этом он нужен не только им, но и мне. И не просто командир, а хитрый и умный политик. Не забывай, что все наши договора с сестрами-гражданками пока… как бы это сказать… не более чем слова. Но и не менее. Где гарантия того, что, нанося удар по мутантам, они заодно не прихлопнут и нас? Или того, что, опять же, против мутантов они постараются в первую очередь выставить наши силы, а потом, когда мы истечем кровью, захотят одержать победу сразу и над ними, и над нами?

– В таком случае, – сказал Рони Йор, – мне не очень понятно, зачем мы вообще лезем в эту авантюру под названием «партизанская война с мутантами». Пусть бы себе эти уроды захватывали город, а мы бы сберегли людей.

– Это политика, Рони, – устало ответил Хрофт. – Я мог бы долго объяснять, зачем это необходимо, однако не хочу – ни времени нет, ни сил. Считай, что это жест доброй воли, сделать который мне подсказывает моя, никогда не подводящая, интуиция.

– То есть, я должен только умело делать вид, что мы с сестрами-гражданками союзники, – уточнил Йор, – а на самом деле смотреть, чтобы нам не ударили в спину?

– Почти верно, – кивнул Хрофт. – Но только почти. Ты не должен делать вид. Ты должен знать, что мы союзники. Но также должен знать и то, что всякий союзник в определенных изменившихся обстоятельствах может стать противником. Вот и все. Ничего сложного.

И он весело подмигнул Рони Йору красным от бессонных ночей глазом.

* * *

«Со стороны, наверное, мы представляем из себя фантастическое зрелище, – думал Симус, пристроившись за спиной Каны Кейры в тесном пространстве между сиденьем механика-водителя и танковой башней. – Около трех тысяч, шагающих друг за другом под землей с фонарями и факелами, людей, – мужчин и женщин, детей и стариков – и медленно ползущий за ними самый настоящий танк. С башней, длинной пушкой и включенными фарами-прожекторами. Да только некому на это глянуть со стороны. Разве что богу. При условии, что он существует и не очень занят в данную минуту иными делами».

Они догнали соплеменников, ведомых Шнед Ганном, на следующий день ближе к вечеру.

Симус Батти вовремя догадался, что Харику Су нужно идти далеко впереди танка, чтобы не напороться на серьезные неприятности.

– Больше некому, Харик, – извинительным тоном сказал он. – Из меня с моей раной ходок не очень, а наших танкистов-женщин вперед не пошлешь – пристрелят еще их с перепугу-то.

– Ну, с перепугу-то и меня пристрелить могут, – проворчал трудень, которому, естественно, совершенно не хотелось шагать в полном одиночестве по темному подземному руслу.

– Тебя не пристрелят, – заверил его Симус. – Тебя, после твоих подвигов, каждая собака знает и уважает. А вот если мы сунемся к ним в танке без предупреждения – сожгут за милую душу. Там у них есть, чем жечь. И кому.

Оказалось, что догадка хвата была абсолютно верной – первыми, кого Харик обнаружил, была вооруженная группа из четырех трудней, крадущаяся ему навстречу. Они и объяснили Харику, что после того, как вчера до людей Подземелья донесся шум далекого обвала, Шнед Ганн выставил на ночь усиленные караулы, а утром было решено выслать назад разведчиков.

– Вообще-то, – признался совсем юный командир группы, – мы думали, что вы с Симусом вчера погибли, прикрывая наш отход. – Уж больно взрыв был… мощный. И потом, когда вы быстро нас не догнали… А оно вон как вышло! Все будут очень рады.

Теперь танк Каны Кейры полз вслед за людьми, замыкая нескончаемое шествие.

На его броне густо разместили тех, кто совсем обессилел и не мог идти, башенный стрелок уступила свое место одной из женщин с грудным ребенком на руках, а к командирскому сиденью Каны Кейры пристегнули ремнями больного старика, которого до этого несли на носилках. Сама Кана уселась за рычаги, потому что умела водить танк лучше своего башенного стрелка и так ей было спокойнее.

Симус же Батти неожиданно для самого себя оказался за спиной Каны в тесном и малоудобном пространстве и теперь уже не собирался менять своего местоположения.

Во-первых, рана все-таки побаливала, и он не хотел ее тревожить при ходьбе, а во-вторых, в какой-то момент Симус понял, что ему просто хорошо, когда он находиться рядом с этой невысокой и ладной женщиной-танкистом. Смутно он до сих пор ощущал то спокойное тепло, которое исходило от ее тела ночью, когда они лежали рядом. И воспоминание об этом тепле согревали его сейчас изнутри.

«Странно, ведь между нами ничего еще и не было, просто я ненароком обнял ее ночью, а она не отодвинулась, – старался разобраться в своих чувствах хват, сзади и чуть сбоку глядя на трогательный завиток темно-русых волос, выбившихся у Каны из-под шлемофона. – Хм, мне нравится это «еще»… Оно предполагает, что я намерен предпринять недвусмысленные попытки к сближению. Намерен или нет? Намерен. И еще как. Каким, вот, только образом это осуществить… Она ведь свободная сестра-гражданка, да еще и военный человек. А я всю жизнь имел дело только с женщинами из гурта да – иногда – с теми пленницами, которых сам и захватил. Но это, как мне почему-то кажется, совсем не то. Это совсем другое и все мои прежние ухватки и привычки здесь совершенно не годятся. А что годится? Как, черт возьми, дать понять свободной женщине, что она тебе нравится, и ты не прочь лечь с ней в постель со всеми вытекающими последствиями?»

Он попытался вспомнить те немногие, изданные еще до войны книги, которые он прочитал и в которых хоть как-то описывались довоенные же отношения между мужчинами и женщинами, но не припомнил ничего, что дало бы ему хоть какую-то практическую подсказку. Ясно было одно: действовать нахрапом здесь нельзя.

«Да и боязно, честно говоря. А ну как обидится? Тогда – все, восстановить добрые отношения будет трудно. Нет, погоди, если бы ты был ей противен, она наверняка дала бы это понять еще прошлой ночью. Но ведь лежала, не отодвигалась и, уж тем более, кулаком по морде не била. Так или нет? Так. С другой стороны, когда человек спит, то, бывает, ничего не чувствует. А перед рассветом я руку убрал… Эх, а ведь как просто было иметь дело с этой моей… последней. Касей Галли, да».

Он вспомнил, как и почему это у него было с Касей, затем то, что случилось после этого и невольно поморщился. Оказалось, что обида, нанесенная командиром пластунов Бесом Тьюби, в душе еще не зарубцевалась. Как и не зарубцевалась рана от его ножа на груди.

«И все-таки. Как же мне…»