Тот только зубами клацнул. Насквозь промокшего бывшего рилиндара сотрясала дрожь, и вода лилась с его одежды и мгновенно потяжелевших кос прямо-таки ручьями. И от всего этого Грэйн задохнулась в гневе и снова зарычала. Пр-р-роклятая река! Как посмела?!

— Живо на берег! — скомандовала ролфи и ухватила его за руку, хотя инстинкт вопил, что зубами за шкирку было бы надежнее. — Держись! Ну?!

И поползла, пятясь и ни на миг не ослабляя ни хватки, ни внимания. Еще не хватало снова его ловить!

— Бл-лагодарю, — стуча зубами, выдавил шурианский воин, оказавшись на твердой земле. — Не ожжжидал.

— Что за чушь! — яростно фыркнула Грэйн, сверкая зазеленевшими глазами и белыми клыками. — А если б я свалилась? Или Джойн?! Что ж ты, не вытащил бы? Так засунь свою змеячью благодарность в… Ар-р-р! И вообще, нечего трепать попусту. Нужен костер-р-р, — она хищно огляделась по сторонам. — Та-ак… костер… а тебе, пока я ставлю лагерь, не стоять столбом, а р-раздеваться и двигаться! Немедленно!

Уж что-что, а обходиться с выловленными из ледяной воды уроженка северных островов умела. А если несостоявшиеся утопленники, вместо того чтоб выполнять приказ, стоят и хлопают глазами, можно и прибавить им прыти. Для их же… для его же, скогти его Локка, пользы.

«Все мужчины одинаковы», — думала Джона, откровенно любуясь статью своего соплеменника.

Как ни крути, а Джэйфф был привлекателен на любой вкус, хоть для взгляда шуриа, хоть для ролфи. Конечно, если женщина ценит в мужчине не только смазливое личико, но и телесную… хищность.

Конечно же, рилиндар сымпровизировал, вовремя вспомнив, что девушки любят раненых героев. Еще больше им нравится собственноручно спасенный герой. А мокрая одежда — это, ко всему прочему, еще и повод немного обнажиться.

Небось покачнулся случайно и тут же придумал, как обратить на себя внимание. Не будь рядом Грэйн, гибкого шуриа и тараном не сбило бы с ног.

Все мужчины одинаковы и в двадцать, и в двести, и… Словом, Аластар проявил не меньше прыти, когда появился на горизонте овдовевшей леди Янамари. Ему хватило трех вечеров и очень рискованного предложения о помощи в начатой вендетте, чтобы Джона сдалась и снова оказалась в его объятиях. В холодную речку диллайн падать не понадобилось, чего не было — того не было, но на свой обнаженный торс он полюбоваться дал. И угроза быть затянутым под плотину ничуть не хуже, чем располосованный ножом правый бок. Тогда Джоне и в голову не пришло подумать, как получилось, чтобы столь опытный фехтовальщик, как граф Эск, получил такую глупую рану, которую она тщательно перевязывала. И доперевязывалась.

Мысленно Джойана желала сородичу удачи. Пусть эрна Кэдвен его увидит таким, каков он есть, пусть убедится, что на свете есть достойные мужчины, которые умеют дарить радость и наслаждение, не причиняя боли и не насилуя волю. Джэйфф Элир и сам свободен, и никого не станет неволить.

Она весь вечер старалась быть тише воды и ниже травы, чтобы не спугнуть их обоих. Потому что чуяла, как разливается в воздухе тревога, как счастливое время затишья между двумя бурями, случайно выпавшее им троим, стремительно истаивает. И эти дни, похожие на густые капли абрикосовой смолы, скоро кончатся и больше никогда не повторятся. Как та неделя на священном озере среди развалин диллайнского замка, которая приключилась у них с Аластаром. Ее итог и благословение бегает, должно быть, нынче по «Жасминовой долине» с дикими воплями, изображая древних охотников всех народов одновременно. И только это, по большому счету, имеет значение.

Джона кошкой жмурилась на огонь, делая вид, будто не замечает ни странных взглядов, ни замирающих, едва начавшись, разговоров. И грелась, будто всамделишная змея, возле только разгорающегося костра непростых чувств совершенно разных мужчины и женщины.

И, уже задремывая, подумала, что если доведется им с Аластаром встретиться, то она обязательно…

Вечер получился странно долгим, хотя, кажется, после всех тревог и накануне тревог не меньших надо бы улечься пораньше и спать себе да спать. Но не сложилось почему-то. Разговор, впрочем, тоже не клеился. Джойн быстро задремала, а вот Грэйн с рилиндаром все сидели и сидели у костра, по большей части молча, и только веток иногда подкладывали. В полумраке ей не видно было, чем занимал себя шуриа, верно, оружие чистил, сама же эрна Кэдвен, поджав под себя голые ноги, штопала изрядно поношенные бриджи. Явиться в ролфийский форт совсем уж оборванкой? Нет, это немыслимо. А говорить им было, в общем-то, не о чем.

Так или иначе, но завтра все это закончится и начнется что-то другое, там, в форте… И неважно, каким оно окажется, это новое, и чем закончится — неважно тоже. Но это, странное, то, что здесь и сейчас, разделенное — а может, наоборот, рожденное невысоким пламенем костра, — оно не повторится больше. И разрушать его, нерожденное еще, бессмысленными разговорами — сродни святотатству.

«Любой огонь, где бы он ни горел, кто бы его ни разжег, — это все равно Мой огонь…» Воистину, темны речи богов, а уж про дары их и говорить нечего! Всегда, всегда они оказываются с подвохом!

«Да еще с каким… — грустно подумала Грэйн, быстро глянув сквозь огонь на мокрые черные косы этого «подвоха», толстыми змеями сползающие по его смуглым плечам и широкой груди. — Ну, Огненная… ну, удружила! Что же это — испытание? Или послание, смысл которого мне неведом? Или урок, постичь который я все равно не смогу? А? Молчишь, стер-рва?»

Благоговения и почтения к Беспощадной Локке в Грэйн сейчас не осталось ни капельки. Боги потому и боги, что им мила честность. И уж если из самого нутра посвященной Огненной Луне так и рвется свирепая брань, так к чему сдерживать ее? От несправедливости и коварства богини эрне Кэдвен нестерпимо хотелось взвыть. Вот так бы закинуть голову, и дать себе волю, и выплеснуть все, что накипело, прямо в насмешливые и беспощадные золотые глаза Огненной Совы.

Локка-Ярость — и Локка-Страсть, будь Она проклята! — ухмыльнулась в ответ и на мгновение плеснула лепестком пламени, осветив свернувшуюся на гладком животе шуриа огненную змею. «М-мать его Глэнну! — взъярилась эрна Кэдвен. — Что ж я, щенок слепой?! Еще только носом Ты меня в этот знак не ткнула, Локка! Да поняла я уже, поняла! Поняла, приняла и выполню. Довольна?!»

«Глупая, глупая волчица, — вздохнула богиня, невидимая за пеленой опять набежавших с моря туч. — Всюду тебе мерещится капкан, в каждом звуке — лай загонщиков… Мне не нужны рабы. Разве я тянула тебя в мой костер за шкирку?»

«Я помню о тебе, Локка, — с уже недвусмысленной угрозой отозвалась Грэйн. — Не оставишь ли меня теперь?»

Клекочущий хохот богини-совы раскаленным копьем пронзил ее, и эрна Кэдвен зажмурилась, чтоб не видеть, как при возвратном рывке этого копья на золотом зазубренном наконечнике остались кровоточащие клочья сомнений и решимости. И рассудка — тоже.

— Форт — завтра? — бессмысленно и невпопад спросила она скорее у себя или у огня, чем у Элира.

— Уже сегодня.