Мы вышли из укрытия и пересекли дорогу, под ногами захрустел свежий, покрывший землю дюймовым слоем снежок. Перед нами громадой возвышался дом, окна плотно зашторены, наружу пробивался только прямоугольник мягкого света. Я все еще слышал звуки фортепьяно, но это уже не походило на официальный концерт — кто-то исполнял ирландскую балладу, какие можно услышать в пабе самого низкого пошиба. Мы прошли мимо карет, ожидавших своих хозяев, и подошли к входной двери. Холмс постучал. Дверь открыл молодой человек, которого я не видел во время моего последнего визита в школу, черные волосы аккуратно зачесаны назад, брови дугой, держался он надменно, но в то же время почтительно. Одет словно по-военному: короткая куртка, брюки-галифе, сапоги на застежках. Сиреневый жилет и перчатки в тон.

— Да? — Дворецкий — если это был он — нас не узнал и потому смотрел с подозрением.

— Мы друзья лорда Хораса Блэкуотера, — объявил Холмс, чем здорово меня поразил: ведь так звали одного из его обвинителей в коронерском суде.

— Он прислал вас сюда?

— Он очень вас мне рекомендовал.

— Как вас зовут?

— Парсонс. А это мой коллега, господин Смит.

— А сэр Хорас дал вам какой-нибудь опознавательный знак? У нас не принято пускать незнакомцев в такое позднее время.

— Разумеется. Он просил передать вам это. — Холмс сунул руку в карман и достал кусочек белой шелковой ленты. Мгновение он подержал ее в воздухе, потом протянул молодому человеку.

Результат последовал незамедлительно. Дворецкий склонил голову, раскрыл дверь шире и сделал приглашающий жест рукой:

— Входите.

Мы оказались в вестибюле, и я едва не открыл рот от изумления: я помнил аскетичную и мрачноватую обстановку в школе по ту сторону переулка и ожидал увидеть здесь что-то подобное. Но здешнее убранство отличалось от тамошнего, как небо от земли: я оказался среди изобилия, тепла и яркого света. Выложенный черно-белым кафелем коридор в голландском стиле вел куда-то вдаль, по дороге виднелись изящные столы из красного дерева с причудливыми завитушками и искривленными ножками, они стояли вдоль стен между дверьми. Газовый свет струился из богато украшенных фонарей, развернутых наверх, чтобы лучше освещать многочисленные сокровища, наполнявшие этот дом. На стенах в серебряных рамах висели изысканные зеркала в стиле рококо, а сами стены были оклеены богатыми тиснеными обоями цвета пурпура с позолотой. Напротив друг друга в нишах стояли две мраморные древнеримские статуи — в музее они могли бы остаться незамеченными, но в частном жилище выглядели крайне неуместно. На всех столах, пилястрах, деревянных постаментах — цветы и растения в горшках, которые наполняли перегретый воздух тяжелым запахом. Откуда-то издалека доносились звуки фортепьяно. Людей в поле зрения не было.

— Подождите здесь, господа, я доложу хозяину о вашем прибытии.

Дворецкий через дверь завел нас в гостиную, по роскоши не уступавшую коридору. Толстые ковры, диван и два кресла в темно-лиловой обивке, здесь же камин с тлеющими поленьями. На окнах тяжелые бархатные шторы и массивные ламбрекены, которые мы видели с улицы, стеклянная дверь — занавеси отодвинуты — вела в оранжерею, где рос папоротник и апельсиновые деревья, а в самом центре располагалась большая медная клетка с зеленым длиннохвостым попугаем. Вдоль одной стены тянулись книжные полки, вдоль другой — длинный шкаф со всевозможными украшениями, от сине-белого дельфтского фаянса и фотографий в рамочках до двух симпатичных чучел кошечек — они сидели в малюсеньких креслах, держа друг друга за лапки, как муж и жена. Рядом с камином стоял стол с бутылками и бокалами.

— Располагайтесь удобнее, — пригласил дворецкий. — Выпьете что-нибудь, господа? — Мы дружно отказались. — Тогда, пожалуйста, побудьте здесь, я скоро вернусь.

Он вышел из комнаты, бесшумно ступая по ковру, дверь за ним закрылась. Мы остались одни.

— Боже правый, Холмс! — воскликнул я. — Куда мы попали?

— Это и есть «Дом шелка», — сурово ответил он.

— Да, но что…

Холмс поднял руку. Он подошел к двери и прислушался. Удостоверившись, что за ней никого нет, он осторожно ее открыл и знаком подозвал меня.

— Нам предстоит серьезное испытание, — прошептал он. — Мне отчасти жаль, что я привел вас сюда, мой добрый друг. Но это дело надо довести до конца.

Мы выскользнули за дверь. Дворецкого не было, но музыка продолжала звучать, на сей раз играли вальс, и я заметил, что инструмент слегка расстроен. Мы прошли дальше по коридору в глубь здания, удаляясь от входной двери. Где-то над нами раздался короткий вскрик, и сердце мое замерло — это явно кричал ребенок. Натужно тикавшие настенные часы показывали без десяти девять, но мы находились в замкнутом пространстве, отрезанные от окружающего мира, и время словно перестало иметь значение. Мы подошли к лестнице и начали по ней подниматься. Но едва сделали пару шагов, как дверь где-то открылась, и я услышал мужской голос, как мне показалось, знакомый. Это был хозяин дома. Он шел встречать нас.

Мы быстро свернули за угол и увидели, как мимо нас внизу прошли два человека — впустивший нас дворецкий и кто-то еще.

— Вперед, Ватсон, — шепнул Холмс.

Мы оказались во втором коридоре, здесь газовые фонари светили вниз. Он был украшен обоями в цветочек, с каждой стороны несколько дверей, картины маслом в тяжелых рамах — безвкусные имитации классических полотен. В воздухе стоял сладковатый и неприятный аромат. Истина еще не полностью открылась мне, но все во мне протестовало, гнало уйти отсюда, противилось тому, что я вообще попал сюда.

— Надо выбрать дверь, — пробормотал Холмс. — Но какую?

Двери были похожи одна на другую, без указателей, без табличек — полированная дубовая поверхность и ручки из белого фарфора. Холмс выбрал ближайшую и открыл ее. Вместе мы заглянули внутрь. На покрытом ковриком деревянном полу, в окружении свечей, зеркала, кувшина и таза сидел неизвестный нам бородатый мужчина в одной распахнутой у ворота белой рубашке, а на кровати у него за спиной сидел мальчик. Этого не могло быть. Всеми фибрами души я противился увиденному. Но как откажешь в доверии собственным глазам? Так вот в чем заключалась тайна «Дома шелка»! Это был бордель, ни больше ни меньше. Только предназначался он для извращенцев, достаточно богатых, чтобы потворствовать своему ужасному пороку. У этих людей была предрасположенность к мальчикам, и их несчастные жертвы были школьниками, которых я видел в «Чорли Гранж»! Мальчишек выдергивали прямо с лондонских улиц, потому что у них не было семей либо друзей, готовых о них позаботиться, не было денег и пропитания, а для общества, которое старалось их не замечать, они были эдакой свербящей занозой. Вести аморальную жизнь их заставили силой либо подкупом, а кто не соглашался, тому угрожали пытками или самой смертью. Какое-то время среди них был и Росс. Неудивительно, что он сбежал. Неудивительно, что его сестра пырнула меня ножом, решив, что я пришел за сбежавшим братом. Что же это была за страна, где я жил, по сути предавшая своих детей? Дети могли заболеть. Они голодали. С ними происходило что-то совсем ужасное. Но никому не было до них дела. Все эти мысли пронеслись у меня в голове за несколько секунд. Тут бородач нас заметил.