— Мы можем не проигрывать войны, — заметил Даулис. Он поднялся. — А теперь, если можно, дайте мне на дорогу продуктов. И я пойду.

— Тогда прощай, — сказал Данн.

— Прощай, Данн.

— Даулис, ты когда-нибудь задумывался о том, сколько было в твоей жизни людей, с которыми ты делил и радости, и горести, а потом они уходили и больше ты их никогда не видел?

— Я приду навестить тебя в Тундре.

— А я, может быть, навещу тебя в Билме.

— Прощай. Я никогда не забуду, как ты выхаживал меня на том постоялом дворе, когда мы все были так больны. Я обязан тебе жизнью, Данн. — И он вышел из комнаты.

В большом зале внимание Даулиса привлек смутный, неверный силуэт, порхающий между столами писцов. Что это? Гигантский мотылек? Птица? Какая-то тень, которая, когда на нее падал свет сквозь проемы под потолком, превращалась в черно-белое, а потом рассыпалась искрами молочного света. Это была Тамар, в танце переживающая восторг от прихода Даулиса. Она подбежала к Даулису, он поймал ее и опустился на колени, чтобы обнять.

— Тамар, как я рад видеть тебя.

Счастье девочки било ключом. Даулис чувствовал, как колотится ее сердечко. Он отпустил малышку и пошел вместе с ней к горке подушек возле колонн.

— Дай-ка мне посмотреть на тебя, Тамар. Как же ты похожа на свою мать. И выросла как. А ведь ты ушла с фермы совсем еще недавно.

— Даулис, ты останешься с нами, да? Пожалуйста, останься! Ты знаешь, что мой отец ушел, Шабис оставил меня здесь, ты знаешь, Даулис?

— Да, знаю. А ты слышала последние новости от него? Твой отец послал весточку, что он уже проделал половину пути и что он жив и здоров.

— Почему к тебе пришла эта весточка, а к нам нет?

— Посланники не всегда добираются до места… Вот почему Шабис послал двух человек, одного к нам на ферму, а другого к вам.

— Но мой отец жив?

— Пока да.

Даулис не мог оторвать взгляда от прелестной девочки, сидевшей перед ним на коленях в своей волшебной накидке, которая меняла цвет: перетекала от тени к свету, от черного к золотому, от желтого к коричневому.

— Смотрю на тебя, Тамар, и вспоминаю прошлое. Так и вижу Маару, твою маму, бегущую в этой накидке, — вот ее видно, а вот ее уже и нет. Зато есть ты. Я так скучал по тебе.

— Значит, на ферме теперь уже никого не осталось. Только Лета. И Донна? — Очевидно, Кайра и ее дочь Рэя не принимались девочкой в расчет.

— Да, только Лета, — сказал Даулис хмуро и наткнулся на напряженный, полный стыда взгляд. — Да — но помни, она не сама выбрала этот путь.

— Может, она придет сюда и будет жить с нами?

— Я уверен, что она хочет этого больше всего на свете.

— И ты тоже будешь с нами.

— Тамар, я должен вернуться к себе домой. Меня там ждут.

— Но я хочу, чтобы ты остался с нами, Даулис! Мой отец ушел… А Данн… Данн…

— Я знаю, Тамар. Данн болен. Но я только что был у него, и он все тот же Данн, которого мы любим.

Тамар вскочила на ноги и, несмотря на то что из глаз у нее брызнули слезы, запела:

— Даулис, Даулис, Даулис. — Девочка вращалась и кружилась, потому что плакала и не хотела, чтобы он видел эти ее слезы. Она танцевала, а Даулис тем временем встал, повернулся к выходу и ушел.

Из комнаты Данна послышался лай Раффа.

— Мой Рафф и мой Данн, — пела Тамар. А потом, словно запрета на посещение комнаты Данна и не существовало, она протанцевала к двери и распахнула ее. Али, наблюдавший за всей этой сценой, бросился Тамар наперерез, но она уже вошла, танцуя, в комнату Данна. Данн поднялся с кровати и уставился на девочку, потом пошел на нее, зажав в кулаке нож.

— Уходи! — заорал он на Тамар. — Оставь меня в покое. Ты никогда не даешь мне покоя, ты…

И тут раздался грозный рык Раффа. На этот раз он не прыгнул за рукой Данна и не схватил ее зубами, а встал на задние лапы и передние положил хозяину на грудь. Под весом снежного пса Данн пошатнулся и опрокинулся на пол. Тамар замерла, в ужасе разинув рот.

Али вышел вперед, оттащил девочку в сторону и опустился на колени перед Данном. Рафф так и не слез с него.

— Рафф, Рафф, хороший пес, — проговорил Али. — Все хорошо.

Данн попытался выбраться из-под мощного тела животного, но Рафф не двигался. Он лежал, тяжело дыша, потом заскулил и наконец слез с Данна. Почти ползком он добрался до стены, где и улегся рядом с охранником, только-только приходящим в себя — события развивались молниеносно. Для Раффа они стали непосильным испытанием. Он стал кашлять, задыхаясь.

Вошел Гриот и молча осмотрел комнату.

Данн сел на постель, сжав голову руками, — обычная его поза.

Тамар подсела к снежному псу:

— Али, Али, Раффа тошнит.

Гриот поднял с пола нож, обтер его рукавом и, не зная, что с ним делать, положил на полку. Данн наблюдал за всем сквозь пальцы.

По призыву Тамар к снежному псу подбежал Али, припал ухом к груди животного. Через мгновение он оторвался от Раффа, но остался сидеть рядом на корточках, поглаживая собачью спину.

— Хорошая собака, молодец, Рафф. Хорошая собака.

Тамар, все еще в своем ускользающем от взора наряде, рыдала над псом. Али сказал:

— У этого зверя слабое сердце. Он очень болен.

Потом он продолжил, с суровым видом оглядывая Тамар и Данна:

— Рафф должен принадлежать только одному из вас, а не обоим одновременно. Он должен быть или собакой Тамар, или собакой Данна. Иначе бедняга просто не выдержит. А теперь дайте ему отдохнуть. Я принесу лекарство. — Он бегом вышел из комнаты.

Данн сказал Тамар, которая так и сидела рядом с Раффом:

— Тамар, не бойся, он ушел.

— Кто ушел? Даулис? Я знаю, что он ушел.

— Нет, не Даулис. Другой.

— Кто это — другой? — И она задрожала, хотя пыталась сдержать страх.

— Другой — очень плохой человек. Гриот его знает, — сказал Данн.

Али вернулся, все так же бегом. Он заставил Раффа раскрыть пасть и влил туда какую-то микстуру. Потом он поднялся и с прежней суровостью обратился к Данну и Тамар:

— Прошу вас, если вы любите этого пса, будьте добры к нему.

Данн произнес задумчиво:

— Когда я достал Раффа из промоины на болоте — он тогда был крошечным щенком, — то едва выходил его. Я думал, что он умрет. Может, тогда-то и заболело его сердце.

— Сердце этого животного болит каждый день, — сказал Али, — потому что вы двое тянете его в разные стороны.

Раффа била лихорадка, когтями он царапал тростниковую подстилку. Беднягу явно тошнило. Он разевал пасть, кашлял, и выл, и дрожал.