«Потому что она все сделала как надо».

Но я тревожусь. Непрестанно тревожусь. Знаю, что на вкус моего мужа я уже слишком стара. Когда шесть лет назад соответствовала его идеалу, то слышала безжалостные суждения о сорокалетних женщинах. Какими жалкими они выглядят в барах — расфуфыренные, ищущие внимания, но позабывшие об утерянной привлекательности. Он возвращался домой подвыпивший и, когда я спрашивала, как все было, отвечал: «Полно „нулевых шансов“». Так он называл женщин моего нынешнего возраста. В те годы, будучи девчонкой чуть старше тридцати, я смеялась вместе с ним, наивно полагая, что со мной этого никогда не произойдет. А теперь я сама «нулевой шанс», и Ник со мной как в ловушке. Возможно, именно в этом кроется причина его неприязни.

От тоски я лечусь общением с детьми. Я каждый день наведываюсь к Ноэль и вожусь с ее тройняшками. Пухлые ручонки в моих волосах, влажное дыхание на моей шее. Теперь я понимаю, почему женщины всегда обещают съесть малыша: «Эх, так бы и съела! Такой сладенький, хоть ложкой ешь!»

И вместе с тем вид троих карапузов, заспанных после «тихого часа», ковыляющих к маме, цепляющихся за ее руки и колени, как будто она для них надежда и опора, обещание безопасности, причиняет мне боль.

Вчера я побывала у Ноэль и вконец расстроилась. Может, потому и натворила глупостей.

Ник вернулся домой, обнаружил меня в спальне, свежую после душа, немедленно прижал к стене и бесцеремонно трахнул. Когда он, сделав свое дело, отпустил меня, я смотрела на мокрый отпечаток моих губ на голубой краске, а Ник присел на край кровати и, вздохнув, проговорил: «Ну, извини. Мне это было нужно».

И при этом отвел глаза.

Я присела рядом, обняла его, делая вид, что ничего такого не произошло, обычные отношения между супругами, и сказала:

— Я тут подумала…

— Да? И о чем же?

— Может, пора увеличить семью. Я хочу забеременеть.

Знаю, это полное безумие — обращаться к Нику с таким предложением. Но я ведь и есть безумная женщина, которая хочет родить ребенка, поскольку это может спасти ее брак.

Как же унизительно уподобляться тем, кого раньше ты сама высмеивала.

Ник резко отстранился:

— Прямо сейчас? Не самое удачное время. Ты же сидишь без работы…

— Да, но можно сидеть и с малышом, пока не…

— Эми, только что умерла моя мама.

— Ребенок — новая жизнь, новое начало.

Он хватает меня за плечи и, впервые за неделю глядя в глаза, говорит:

— Эми, похоже, теперь, когда моей мамы нет, ты решила, что мы весело помчимся в Нью-Йорк, наплодим детей и ты заживешь своей привычной жизнью. Но у нас для этого нет денег. Мы и здесь-то едва сводим концы с концами. Ты представить себе не можешь, как я кручусь каждый день, чтобы выпутаться из безнадежной ситуации. Мы в финансовой дыре. Я не смогу содержать себя, тебя и вдобавок еще детей. Ты захочешь дать им то, что сама получила в детстве, а я не смогу этого обеспечить. Для маленьких Даннов не будет ни частной школы, ни тенниса, ни скрипки, ни летних пансионатов. Ты возненавидишь нашу бедность.

— Ник, не надо принимать меня за…

— Ты правда думаешь, что у нас все так хорошо и осталось только завести ребенка?

Мы зашли довольно далеко в обсуждении нашего брака, и я вижу, что Ник уже сожалеет о сказанном.

— На нас давит слишком много проблем, милый, — говорю я. — Мы часто ссоримся по пустякам, и я знаю, что не всегда бываю права. Просто здесь я не в своей тарелке…

— Так мы что же, присоединимся к тем парочкам, которые рожают детей для укрепления брака? Потому что это всегда действует безотказно?

— Нет, мы родим малыша, чтобы…

Его глаза темнеют, лицо приобретает собачье выражение. Он снова хватает меня за плечи:

— Только не это, Эми… Не сейчас. Мне и так тяжело. Еще одна проблема, и я просто сломаюсь.

И я чувствую: на этот раз он не врет.

Спустя шесть дней.

В любом следствии первые сорок восемь часов самые важные. Эми пропала почти неделю назад. В ее честь решено жечь свечи всю ночь в парке Тома Сойера, который, по утверждению прессы, являлся любимым местом Эми Эллиот-Данн. Я не был уверен, ступала ли нога Эми когда-либо в этот парк. Несмотря на название, он запущенный. Грязный, без деревьев, с песочницами, наполненными собачьим дерьмом. Совершенно нетвеновский. Но в минувшие сутки сюжет о нашем мероприятии крутился по национальным телеканалам, его мог увидеть любой.

Благодарение господу, Эллиоты мне верили. Мэрибет позвонила вчера вечером, когда я приходил в себя после допроса с пристрастием. Моя теща посмотрела передачу Эллен Эббот и с ходу обозвала ее шлюхой и оппортунисткой в погоне за рейтингами. Большую часть сегодняшнего дня мы вырабатывали стратегию, которая позволит перетянуть массмедиа на нашу сторону.

Журналисты — мой бывший клан, мои соратники! — сами разрабатывали сценарий. Им страшно понравилась история «Удивительной Эми» и долгоживущего брака Эллиотов. Никаких упоминаний о том, что цикл сворачивается, о том, что его авторы близки к банкротству. В настоящий момент все сердца и все цветы падали к ногам Эллиотов. СМИ любили их.

В отличие от этой идеальной пары, я для массмедиа выступал как объект с ограниченным кредитом доверия. Сказались не только просочившиеся наружу малопривлекательные сведения — отсутствие алиби, возможная имитация разгрома на месте преступления, — но и отдельные штрихи моей личности. Журналисты сообщили, что, по воспоминаниям сверстников, в школе я никогда не ухаживал за одной девчонкой дольше нескольких месяцев, а поэтому меня объявили отъявленным ловеласом. После узнали, что мой отец содержится в пансионате «Комфорт-Хилл», что я очень редко навещаю его, и я тут же превратился в неблагодарного сына.

— Ты им не нравишься, и это проблема, — говорила Го после каждого выпуска новостей. — И не мнимая, а вполне реальная проблема, Лэнс.

СМИ воскресили имя, которое я ненавидел. В начале каждого учебного года возмущался на перекличке: «Я Ник! Я буду Ником! — Что ни сентябрь, то этот ставший привычным обряд. — Я Ник! Отметьте себе, я хочу быть Ником!»

И всегда среди одноклассников находился засранец, который тратил на меня всю перемену, вышагивая рядом на манер чопорного джентльмена и повторяя противным голоском: «Привет, я Лэ-э-энс!» А потом все забывалось до следующего года.

И вот оно крутится во всех новостях, жуткое и предосудительное тройное имя, как у типичного серийного убийцы. Лэнс Николас Данн. И я ничего не могу с этим поделать.

Ранд и Мэрибет Эллиот и мы с Го прикатили на ночное бдение вместе. Я до сих пор не представлял, сколько компромата на своего зятя получили Эллиоты. Но знал о том, что им разболтали насчет «поддельного» места преступления.