Какой-то я упустил. С русским получилось восемь основных языков. Но должно бы получиться двенадцать… Что — то не учёл…

Далее, о превосходящем уме женщин. Я не возражаю. Мне всё равно, кто руководит, мужчина или женщина. Были бы мозги на месте.

Что ещё? Бортман и Шмуль. С ними контактов я не имел уже лет двадцать с гаком… Попытаться восстановить? Живы будем…

Коля Балков? А что у нас общего, кроме давних лет совместной службы? Ничего общего… Брат жены. Юра, с которым тоже служили вместе умер по глупому: под дипломатическую японскую машину угодил, когда был «поддатый». Хорошо — японец человеком оказался! Дочке Юриной и вдове реально помог. Наши бы этого никогда не сделали…

Дальше, зачем Он продемонстрировал мне силу своей руки? Я и без того уверен, что сильнее не бывает.

А что там говорил Хранитель о «бегущих от креста»? Подумать!

Интересно: когда остался я без волос, без пупка, без штанов в какой-то «кацавейке» бескарманной, что же это я забыл посмотреть, остался ли на месте длиннющий шрам от аппендэктомии? Так. Интересно: Майер — единственный, кто в мои «потроха» заглядывал… А нет ли среди сотрудников здешнего санатория Мизхайловское некоего Майера? Только такого типа человек способен был надо мной эту милую шутку устроить… Буду жив — проверю!

А что это за ребус с тремя лишними душами? Поддаётся ли такое пониманию? Или нужно принять без понимания, смириться?

Евангелисты… Подозрительно хорошо шпарят по русски! Или это синхронный перевод? Матфи… Интересный человек! Уж что-что, а родня его в наших краях действительно велика… можно бы и поменьше… и пореже… Жултые колоски русского поля, блин! А насчёт Алексашки Меньшикова явно загнул, жулик! Удивительно правдоподобные живые «карты» рисовал Матфи ногтём, палочкой на песке… а получался макет, не «домашние ли это заготовки»? Даже наши фокусники-иллюзионисты вполне на такую штуку способны, а уж у этого ловкость рук неповторима! Интересно, скольким он показал свои «заначки»? Сколько клюнуло? Две тысячи лет! Вот был у меня на заводе «Манометр» наставник по ремонтному делу, дядя Саша. Он прежде лётчиком был, на истребителе летал. В начале войны сбили его. Парашют спас. Он успел в приметном месте закопать документы, партийный билет, в главное — Орден Кранного Знамени! Потом в плен попал, до конца войны на немцев на заводе вкалывал. Потом «отсидел» положенное. Так он несколько раз — каждое лето — ездил в те места, где сделал схрон. И не нашёл! А тут — две тысячи лет! Несерьёзно это!

Вокруг что-то начало меняться: сфера медленно стала преобразовываться в полусферу, причём объём её остается прежним. Образовалось нечто вроде пола. Даже стала ощущаться сила притяжения. Тянет что-то меня, бестелесного, вниз: знай, мол, своё место, раб! Шар мерцающий остался сверху, под куполом полсферы, три же остальные опустились на уровень среднего человеческого роста, и траектория их упростилась — просто вращаются друг за другом по дуге с радиусом около трёх метров, на равных расстояниях. Каждый из шаров ещё и вращается вокруг своей оси. Скорость вращения велика, так что контуры каких- то начертаний на них смазываются. Это мерцание, блики, вращение утомляют глаза, усыпляют. Хочется закрыть глаза. Тишина, при которой ощущается многочисленное присутствие угнетает меня, и начинает злить. Возникает внутренний бунт. Решаюсь нарушить эту благостную тишину и запеваю в голос одну из любимых песен уральской родни, приезжавшей в Москву «на пельмени»: «Сижу за решёткой в темнице сырой». Запевал всегда дядя Ваня, мамин брат — инвалид детства — хромоножка… Песню подхватывала мама, и пели они уже вдвоём: «Вскормлённый в неволе орёл молодой…» У мамы красивый сильный голос и хороший слух, как и у дяди Вани. Лучше всего бывало, когда дома был и включался брат-Володя, своим красивым баритоном: «Мой грустный товарищ, махая крылом, кровавую пищу клюёт под окном…» Дольше уже пели хором: «Клюёт и бросает, сам метит в окно, как будто со мною задумал одно. Зовёт меня взглядом и криком своим и вымолвить хочет: давай улетим! Мы вольные птицы, пора, брат, пора. Туда где за тучей синеет гора! Туда, где синеют морские края, туда, где гуляют лишь ветер и я…» Поётся это уже со слезой, всегда искренне и душещипательно! Вот когда ощущается действительное родство, общность! Я тогда тоже пел вместе со всеми, и никто не приказывал мне «заткнуть свою грязную пасть!»

Пел я и слушал себя со стороны, пел с душой, так что глаза увлажнились. Тем временем сфера ещё изменилась. В том же объёме стала «четвертушкой» сферы, т. е. образовалась бы как бы стена. Мерцающий шар опустился на высоту метров шести над полом и его многосложное движение замедлилось. Три других шара зависли на расстоянии полутора метров друг от друга. Их вращение тоже замедлилось. Стало понятно, что раскрашены они как простые глобусы. Внимание невольно остановилось именно на них. Чувствовалось, что это не только моё, а объединённое внимание многих личностей, видеть которых я не мог, но чьё присутствие ощущал.

Механический равнодушный голос, звучащий неоткуда, стал повторять внятно и отчётливо, видимо, одно и тоже на разных языках. Звучание некоторых я узнал, других не слышал никогда. На русском языке было сказано:

— Ты воспринимаешь происходящее здесь, как «я» в единственном числе, но это не так. Таких «я» несколько. Количество их тебе знать не дано. Каждое из таких «я» воспримет происходящее по-своему. Воспроизведение в объединённой памяти впоследствии будет происходить постепенно, с временными интервалами разной продолжительности. Осознавай сказанное!

Одновременно с тем, как «Голос» сделал паузу, я увидел, что приближаюсь к одному из «глобусов». Или это глобус приближался ко мне? Рисунок на «глобусе» стал объёмным. Мне показалось, что это живой земной шар, освещаемый с одной стороны солнцем, а с другой — двумя лунами. Поразительно, но я наблюдал эту картину сразу с разных сторон планеты! Не мог, только, установить закономерности движения двух лун, понял только, что они несколько рознятся и массой. Как понял — не знаю. Скажу честно, мне не была интересна эта планета. Понял, уж не знаю как, что это тот Мир, который первоначально был создан Творением для очень отдалённых наших предков. «Расколотый вдребезги прекрасный кувшин». Равнодушно смотрел я на равномерно размещённые шесть материков, капельно вытянутых по направлению вращения планеты. Места, где были полюса, не имели тверди — там был океан. Сами материки-континенты «плавали» по три в каждом полушарии, причём по линии экватора также был океан и не было тверди.