* * *

Где-то совсем рядом текла вода. Равномерный шум ее отвесного падения успокаивал и усыплял. Хотелось закрыть глаза и провалиться в сон, мягкий, уютный, какой бывает, когда лежишь под мягким пуховым одеялом в дождливый летний день. Дождь бьет по стеклу, ветер гнет деревья, роняя ветки на железную кровлю дома, воет в печной трубе, пытаясь пробиться через закрытую вьюшку, звенит стеклом незакрытой форточки, а ты лежишь в теплой норке и сладко дремлешь, понимая, что разбушевавшаяся стихия ничем тебе не угрожает и все твои близкие рядом, за стенкой, в полной безопасности. Сквозь теплую дрему слышны их голоса, то отдаляющиеся, когда ты проваливаешься в сон, то возникающие снова, когда чуткое ухо, выхватывая из речевой вязи отдельные слова, заставляет пробудиться, вынырнуть на поверхность сна.

Сейчас вода текла иначе, не так, как при дожде, но спать все равно хотелось очень сильно. Лера с трудом разлепила глаза, пытаясь зацепиться сознанием за что-то, позволяющее не провалиться обратно в мутное небытие, в котором она провела – сколько, интересно? Стараясь отвлечься от усыпляющего ее журчания, она стала вспоминать события сегодняшнего утра.

Сначала она, проснувшись, еще теплая и сонная, поговорила по телефону с Олегом, который заканчивал смену и собирался домой – отсыпаться после трудного дежурства. Затем, все еще улыбаясь от того, что слышала его голос, что вечером они увидятся и следующую ночь проведут вместе, вылезла из кровати, нащупала тапочки, расстелила большое покрывало (лениво, конечно, но бабуля с детства приучила ее всегда застилать постель), поплелась в ванную, чтобы принять душ и почистить зубы, посмотрела на свое утреннее отражение в зеркале – лохматое, с полосой от подушки на щеке, с ненакрашенными глазами, но довольно милое и домашнее.

Стоя в душе, она попыталась подсчитать срок своей беременности. Получалось недель двенадцать-тринадцать.

– И чего я до сих пор на учет не встала? – поворчала сама на себя Лера. – Мне, конечно, рожать не впервой, но так-то пора уже доктору показаться. Завтра, пожалуй, схожу после работы. А то совсем я с этими детективными историями себя забросила. Нехорошо это. – Положив пальцы на живот, еще плоский, она привычно погладила его, здороваясь с притаившимся внутри малышом. Точнее, малышкой. Не могла же бабуля ошибиться.

– Доброе утро, милая, – прошептала Лера и встала на весы, которые показали семьдесят килограммов.

Потом был кофе из Олеговой кружки, она всегда теперь пила из нее, когда мужа не было дома. Конечно, беременным кофе не положен, но без утренней чашки кофе Лера не могла ощутить себя полноценным человеком, поэтому позволяла себе раз в день отступить от принятых правил. Взбитый омлет, булочка-витушка с сочным изюмом, кусочек сыра, мед и стакан апельсинового сока дополняли ее завтрак и, в отличие от кофе, были правильными и полезными.

Выйдя из дома, она про себя поздоровалась со старыми тополями, мимо которых с детства пролегал ее путь к остановке троллейбуса. Лето разукрасило асфальт причудливой вязью солнечных бликов, проникающих сквозь листву. Тополя испускали аромат, нежный, чуть горьковатый, ненавязчивый, какой бывает только у очень дорогих духов. Как же Лера любила лето!

Потом она радовалась тому, что быстро подошел троллейбус, и в нем мало народу, и нет привычной утренней толчеи, особенно невыносимой в жару. Впрочем, и жары особенной не было. Было свежее утро, предвещающее теплый, но не душный летний день с возможным дождем, охлаждающим тротуар, как прохладный душ разгоряченную кожу.

Затем она пришла на работу, поздоровавшись на проходной с дежурившей сегодня бабой Нюрой. Баба Нюра была любопытна, охотно совала свой нос в чужие дела и, как всегда казалось Лере, не одобряла всех без исключения окружающих за несовершенство. Лера свое несовершенство ощущала остро и болезненно, поэтому под строгим взглядом бабы Нюры всегда пасовала.

Потом она переоделась в рабочий костюм и зацепилась языком с Валюшкой. Тема была интересная – будущее завода, поэтому Лера дала вовлечь себя в дискуссию и опоздать к началу работы, чего, в общем-то, никогда себе не позволяла. Когда она выскочила в цех, начальник уже недовольно прохаживался неподалеку и, естественно, подозвал ее к себе. Лера была уверена, что он, по обыкновению, будет ее ругать, но он почему-то расплылся в улыбке.

При воспоминании об этой улыбке Леру передернуло от отвращения. И тут же память услужливо спихнула с себя одеяло, которым была укутана, и перед глазами Леры возникли яркие картинки того, что было дальше: разговор о примирении, предложение вместе поехать в усадьбу, дорога, которую они преодолели в полном молчании, звук падающего на машину дождя, поток воды на лобовом стекле, за которым полностью терялась дорога, ее собственный вопрос, не стоит ли им переждать грозу, чтобы не сбиться с пути, странный ответ начальника, что он знает, куда ехать, его дьявольская улыбка, с которой он повернулся к ней, сладкий запах, внезапно поплывший по машине, мелькнувшее в гаснущем сознании слово «хлороформ» и навалившаяся сразу же вслед за ним темнота, из которой ее вернул к жизни монотонный звук текущей где-то воды.

Так вот почему так хотелось спать! Гад-начальник чем-то усыпил ее, заставив отключиться, и, воспользовавшись ее состоянием, завез куда-то, причем совершенно точно не в усадьбу. Судя по царящей вокруг непроглядной тьме и ватной тишине, Лера находилась в подвале. Она вдруг испытала состояние дежавю. Совсем недавно они с Аленой по воле неизвестного злоумышленника уже сидели в темном подвале. И вот история повторилась, правда, сейчас Лера была совершенно одна.

Встав на ноги, она нащупала холодную шершавую стену, уперлась в нее пальцами и начала осторожно обходить подвал, чтобы понять по его размерам, где находится. Шагов через двадцать она уперлась в стену, повернула и пошла вдоль нее, тридцать шагов – и снова стена. Сделав несколько кругов, Лера поняла, что, скорее всего, находится в подвале жилого дома. В этой уверенности ее укрепляли и найденные на ощупь трубы. Те самые, по которым текла вода, пробудившая ее от лекарственного сна. Рискнув оторваться от стены, она сделала несколько шагов внутрь помещения, потом еще и еще, пока не поняла, что это, вероятно, бойлерная, откуда нагретая вода поступает в комнаты первого этажа. Дом был сделан добротно – с централизованной системой отопления.

«Мы либо в Горке, либо в соседнем, элитном, поселке, – подумала Лера. – В усадьбе таких домов нет, это абсолютно точно. А уехать далеко мы, наверное, не могли. Я, конечно, не знаю, сколько времени пробыла без сознания, но мы абсолютно точно свернули на отворотку к музею, а оттуда абсолютно точно можно попасть либо в усадьбу, либо в деревню, либо в поселок. Вряд ли он, усыпив меня, развернулся и поехал обратно. Слишком сложно. Если бы ему потребовалось, он бы вырубил меня гораздо раньше, чтобы сразу отправиться в пункт назначения, а не кружить туда-сюда».

Зачем она здесь? Этот вопрос был основным, но ответа на него Лера не знала. Начальник не мог внезапно сойти с ума и увезти ее с собой без всякой цели. Понятно, что цель у него была, и она явно была связана именно с усадьбой Ланских. Аналитические способности, которыми всегда славилась Лера, вдруг развернулись в полную ширь, видимо, в силу экстремальности ситуации, и она отчетливо поняла, что все неприятности последних месяцев, связанные с подброшенными кроликами и павлинами, поисками клада и убийствами, вызваны злым гением ее начальника, человека с первого взгляда ей неприятного. Его нескрываемая неприязнь к ней, Лере, могла быть вызвана только какими-то личными обстоятельствами. Теперь ей это было совершенно ясно.