Константин приготовился бесшумно подняться и сразу вслед за тем прыгнуть на спину проникшему в квартиру человеку.

Панфилов был на сто процентов уверен, что это Зверев. Константин, затаив дыхание, следил, как тот очень медленно и абсолютно бесшумно двигался, — как индеец на тропе войны. Константин успел вспомнить первые фильмы про индейцев, сам еще пацаном был, когда они шли, — с югославом в главной роли. Глупые в принципе фильмы, а как тогда этот самый Гойко Митич мальчишкам души будоражил…

Панфилов слегка сдвинулся вправо и чуть выглянул из-за кресла.

Спасла его быстрота реакции.

Она у Константина оказалась развита лучше, нежели у того, кто залез в квартиру с балкона. Панфилов сразу заметил ствол пистолета, смотрящий прямо ему в лицо, и инстинктивно дернулся назад.

В ту же секунду раздался негромкий щелчок — и кресло вздрогнуло от удара пули.

Несмотря на свою полноту, Макеев успел разогнаться до приличной скорости, прежде чем стрелявший обернулся. Макеев сшиб противника с ног и упал на него сверху — груз в сто десять килограммов буквально припечатал Зверева к полу. Удар получился нешуточный, Панфилов даже слегка испугался, что противник отдаст концы раньше, чем это было ими запланировано.

Панфилов с Макеевым не собирались убивать его в этой квартире.

Одним прыжком Панфилов выскочил из-за кресла и бросился помогать Макееву, который никак не мог подняться и барахтался на человеке, лежащем под ним.

Константин отбросил ногой вылетевший из руки Зверева пистолет с глушителем, оттолкнул в сторону приятеля и круто завернул Звереву руки за спину. Тот взвыл и замер, перестав барахтаться.

— Пусти, тварь! — прохрипел Зверев. — Пусти, больно же!

— Я тебе кровь скоро пущу! — пообещал Панфилов, надевая на его завернутые сзади руки наручники. — Не ожидал такого приема? Думал порезвиться тут с симпатичной вдовушкой, прежде чем пулю ей в затылок пустить? Ты у меня теперь порезвишься!

Макеев, кряхтя, поднялся с пола.

— Как я, однако, быстро.., бежал! — удивлялся он. — Не ожидал даже от себя.

— Найди там у хозяйки халатик какой-нибудь, — сказал ему Панфилов. — На плечи нашему гостю набросить, чтоб не простудился перед смертью, пока мы его в машину вести будем…

— Чего вы от меня хотите? — спросил чутко прислушивающийся к разговору Зверев. — Денег? Сколько вам нужно? Сколько?

— Нет, дорогой мой, на хрен нам твои деньги не нужны, — ответил Панфилов. — Мы заберем у тебя единственное, что у тебя осталось, — твою поганую жизнь. Больше нам от тебя ничего не надо.

— Сколько вы хотите? — вновь спросил лежащий на полу Зверев. — Я заплачу по пятьдесят тысяч каждому из вас. Это хорошие деньги, подумайте!

— Подойдет? — неуверенно спросил появившийся в дверях гостиной Макеев — в руках у него был длинный махровый халат Лилии Николаевны.

— А мы сейчас примерим, — сказал Панфилов и пнул Зверева ногой. — А ну, поднимайся, кандидат в покойники! Примеряй обновку. С чужого плеча, но, я думаю, ты не в претензии.

— По сто… По сто пятьдесят тысяч долларов каждому, — тяжело сказал Зверев, с трудом поднимаясь на ноги. — Больше у меня нет…

— Оставь себе, — бросил Панфилов. — Архангелу Михаилу предложишь, чтобы не слишком внимательно считал, сколько душ у тебя на совести. Ты, между прочим, благодарен нам должен быть, что сегодня тебе не дали еще один грех совершить. Тебе ж скоро ответ держать придется за все, что ты успел натворить.

— Придурки! — процедил сквозь зубы Зверев. — Вы хоть понимаете, с кем вы связались? Вы хотя бы знаете, кто за мной стоит?! Вы за меня заплатите, и очень дорого заплатите. Это я вам обещаю!

— Иди, не баклань! — толкнул его в спину Панфилов. — Наслаждайся жизнью, пока есть возможность, недолго осталось…

Зверева вывели в пустынный ночной московский двор, сунули в старенький макеевский «жигуленок». Макеев включил зажигание.

Пленник сидел в машине тихо, не пытаясь больше торговаться за свою жизнь.

Скорее всего он понял, что надеяться ему больше не на что. Безвыходность его положения и страх перед неизбежностью того, что скоро должно произойти, действовали на него парализующе. Зверев замкнулся и сидел молча, и в мозгу у него билась одна мысль: «Все! Конец! Зачем все это? Зачем?..»

Ехали недолго. Макеев загнал машину в один из обширных скверов недалеко от Каретного ряда. В три часа ночи здесь не было ни души. Более подходящие декорации для последнего акта ночной драмы, затеянной Макеевым и Панфиловым, придумать было трудно.

— Выходи, — тихо сказал Звереву Панфилов. — Пришло время платить!

Зверев выбрался из машины. Его слегка пошатывало, голос противно дрожал, хотелось упасть на колени и просить о пощаде.

Но он с ужасающей четкостью понимал, что это бесполезно.

— Ребята, — тихо сказал он. — Не надо…

— Надо, Юра, надо, — ответил Панфилов. — Платить за свои дела всегда надо…

Сейчас ты умрешь. Но перед тем, как это случится, я хочу, чтобы ты вспомнил всех, кого ты убил… Всех, начиная с самого первого. Надеюсь, его ты помнишь?

— Я же не сам… — пробормотал Зверев. — Я человек подневольный. Мне приказали — я сделал… Это моя работа, я не выбираю, кого…

— Кого убивать! — закончил за него Панфилов. — А я выбираю. И сегодня выбрал тебя.

— А ты, дружок, врешь, что от тебя так уж ничего и не зависит, — вмешался Макеев. — От тебя и только от тебя зависит самое главное — возьмешь ты в руки пистолет, чтобы убить кого-то за деньги, или не возьмешь. Так что ты нам мозги-то не морочь!

— Ты вспомнил? — спросил Панфилов. — Первого, кого ты убил, вспомнил?!

Зверев молча кивнул.

— Тогда ответь, если вспомнил, — продолжал Панфилов. — Обязательно было его тогда убивать или можно было обойтись и без этого? Ты убил его для того, чтобы спасти свою жизнь?

Зверев отрицательно покачал головой.

— Так зачем же? Зачем? — допытывался Панфилов. — Ради денег?

Зверев замотал головой еще сильнее.

— Ты убил его только для того, чтобы подняться в глазах остальных, которые стояли и смотрели, как ты его убиваешь…

Панфилов уже не спрашивал. Он говорил, словно сам отвечал за Зверева на свой же вопрос. Зверев склонял голову все ниже с каждым словом Панфилова и как-то съеживался все сильнее и сильнее.

— Да! — выкрикнул он вдруг. — Да, я его убил для того, чтобы остальные меня боялись и уважали! Если бы я этого тогда не сделал, я никогда не сумел бы стать тем, кем я стал…

В его словах зазвучала гордость за то, кем он в итоге стал.

— Я помню этого слизняка, которого я зарезал, когда мне было еще только пятнадцать! — продолжал возбужденно говорить Зверев. — Если бы его не убил я, его все равно кто-нибудь прикончил бы, потому, что он был самым слабым среди нас! Он был обречен!.. Я понял это раньше других и прикончил его, чтобы выделиться из всех них! И меня стали уважать! Со мной боялись связываться, потому что знали, что я могу убить. И я мог убить, я это доказал им всем и самому себе тоже!..