– Теперь ты понимаешь, Чубук, что я имел в виду, когда говорил, что ты родился баобабом и туп, как дерево! Ты же не хочешь, чтобы я обиделся и снова ушёл, как в прошлый раз! Потому что тогда тебе придётся проситься жить в хатки к твоим селянам. Отдавай мне мальчишку, и я оставлю тебя в покое!

Миша глянул на выбитые окна и в одном из них увидел мелькнувшее лицо старосты.

– Не бойся, Чубук, выходи! Гайдуков твоих видеть не хочу, а ты выходи! Ну…? Или мне уйти?!

Дверь в дом несмело отворилась и на пороге появился староста.

– Не уходи, флагман, я уже здесь!

– Веди мальчишку!

– Выслушайте меня, флагман! – засеменил по тропе, изогнувшись в раболепном поклоне Чубук. – Я сейчас вам всё объясню! Только не надо снова этих взрывов!

– Где князь? Не зли меня! – угрожающе двинулся навстречу старосте Миша. – Я и так на тебя весь день убил! Или ты надеешься, что скоро стемнеет, и ты сможешь от меня спрятаться?

– Нет, нет, что ты! – Чубук медленно приближался, трудом переставляя непослушные толстые ноги и заискивающе заглядывая в глаза Смородину. – Ты только не гневись. Если бы я заранее знал, что он тебе настолько дорог, то разве бы я так поступил? Да пусть будут мне свидетелями все святые праведники – ни за что!

– Где мальчишка?! – почувствовал неладное Смородин. – Он у тебя?

– Да, да… – заплетающимся языком пролепетал староста. – Был… да забрали его как только вы ушли. А что же ты мне не сказал, чтобы я его придержал? Да разве ж я знал, что всё так обернётся? Вот как на духу, берёг бы самозванца для тебя, вельможный флагман!

– Где он?! – зарычал Миша.

– Только не злись, флагман! – попятился Чубук. – Как только вы ушли, тот аэронавт, который самозванца привёл, сказал, что скоро придут покупатели. Так они сразу и явились.

– Какие ещё покупатели?

– Приходили, приходили… только ничего мне не заплатили! А самозванца увели! Вот как увели, а тут и ты прилетел! Да разве ж я отдал бы, если бы знал, что всё так обернётся?

– Может, подвал посмотрим? – подсказал Стефан.

– Конечно, конечно, посмотрите! Я вам правду говорю – нет у меня мальчишки.

– Похоже, не врёт, – вздохнул Смородин. – Кто такие? Куда ушли?

– Их ваш аэронавт знает!

– Ларион?

– Да, да, Ларион! Приходили четверо. Главный у них страшный такой, как зыркнет, так кровь стынет! Связали самозванца и увели.

– Куда?

– Слышал, переговаривались, что остановились в моей корчме. Если хотите, я Тодора кликну? Он точно скажет!

– Сиди дома и не высовывайся! Если попытаешься мне помешать и предупредить, сровняю дом с землёй и тебя вместе с ним! Что за главный был с ними? Ты его знаешь?

– Нет, не видал никогда! Но на вид страшный! Через щеку шрам, а голова голая, будто дыня! Не человек, а зверь. Я за серебро спросил, так он так рявкнул, что я сразу понял – обманули меня! Лучше бы я тебя послушался, так хоть бы дом целым остался.

– Много их?

– Я вот только четверых видел. Да Ларион с ними пятый. Один из них говорит – не волнуйся, аббат тебе за самозванца заплатит! А я так сразу и догадался, хорошо, если живым останусь! Грамота у них была с печатью главного инквизитора, чтобы все под страхом казни во всём им помогали. Разве ж таким откажешь? А я-то что? Я всего лишь деревенский староста, а они из столицы! Из дворца! Главный из кармана два кольца достал и Лариону одел. Сказал, что это ему за верность командэру! Дорогие кольца, с изумрудами! А мне хоть бы слово доброе! Одно слово – зверь! Нелюдь!

– А ты, значит, обиженный святоша? Не говорили, ночевать у тебя в корчме собираются?

– Нет, не говорили. Слышал, что лодки они наняли, а вот когда на тот берег собираются, не говорили. Да ведь вечереет уже! Наверное, здесь заночуют. Из наших никто ночью через реку не поплывёт.

– Из дому не выходи, и чтобы я в деревне не видел ни одного твоего гайдука. Иначе, сам знаешь! – предупредил Миша.

– Да куда ж мне идти, если в собственной Дубровке стало страшнее, чем на фронте! Дома отсижусь, пока всё уляжется!

Смородин кивнул Стефану, и они вышли за ворота на улицу.

– Тебе описание главного никого не напоминает? – тихо спросил Миша.

– Палач? – засомневался боцман. – Что здесь делать палачу? Его место ближе к Берте, да к городской площади. Хотя бритую голову выставлять – это всё равно, что без штанов ходить. Я такое только в аббатстве первый раз и видел. Димитрий будто напоказ её выставлял, чтоб народ попугать. Добропорядочный дакиец, если волосы не растут, наденет парик покудрявей, а этот сам себе голову бреет. Но если это и вправду палач, то не иначе, что к этому делу приложил руку не только инквизитор, но и его святость аббат Симеон. Только вот зачем палач в Дубровку пожаловал?

– Скорее за кем. За князем.

– Казнить?

– Не здесь и не так скоро. Аншефу и аббату шум не нужен. Наследника уберут тихо, где-нибудь в подвалах инквизиции. Чтобы даже слух не просочился наверх, что где-то его видели.

Улица закончилась, и впереди показалась площадь с острым церковным шпилем.

– Туда! – свернул с дороги Миша, узнав заросли, скрывающие тропу, что вела к корчме.

Нырнув в дебри крапивы и лопуха, он пробрался к забору на другой стороне у дуба и выглянул на ступени, ведущие к тяжёлым дверям. Никто в корчму не входил, никто и не выходил. Из распахнутых окон второго этажа не доносилось ни звука, и казалось, что Тодор решил устроить себе выходной, лишив деревенский народ недешёвого стакана вина из виноградников старосты.

– А если князя здесь нет? – шепнул на ухо Стефан. – Чубук сказал, что их много было. Если внутри пьют, то мы бы услышали. Уходить нужно.

– Подождём ещё, – возразил Смородин.

«Они сюда не пить приехали! – подумал он, вглядываясь в тёмные окна. – Прав староста, на ночь пускаться в долгую дорогу смысла нет. Если уж отправятся в столицу, то это с утра пораньше. А остановиться им больше негде, как в корчме. Здесь и покормят, и переночевать постелят. Рано отсюда уходить – чувствую, эта темнота за окнами неспроста. А что не шумят – так миссия у них очень ответственная, вот и осторожничают!»

Солнце зашло, и с ним побежали вдоль улицы длинные тени. Корчма, скрытая ветвями дуба, погрузилась в темноту, и вдруг на втором этаже, в одном из окон, вспыхнул огонь свечи.

Смородин безмолвно указал пальцем на тусклый свет и проскользнул между оторванных досок забора. Перебежав вдоль зарослей бурьяна, он прижался к стене корчмы, с обратной от двери стороны. Тодор был на месте, и они с боцманом услышали под открытым окном, как он тихо переругивается с Лукой. Но по тусклому голосу виночерпия было слышно, что хозяином в корчме он себя больше не чувствовал. Присутствие кого-то более значимого давило на него тяжёлым грузом, отчего Тодор боялся громко ругаться и лишь нервно шептался. Лука обошёл первый этаж и захлопнул ставни на окнах. Но на втором они всё ещё темнели открытыми зевами. И тогда Миша решился.