Очередной приступ головокружения откинул голову назад. Лежащая сверху Эспель оказалась теплой и тяжелой. Верхолазка вжала Кару в пол, защищая ее тело своим. Поверх плеча Эспель Кара видела серого человека, его лицо по-прежнему выло, полупогруженные в камень руки раскинулись, словно для объятий.

Почувствовав укол узнавания, Кара недоверчиво уставилась на правую руку существа, борясь с заволакивающей глаза тьмой. И узнала рисунок, вырезанный на внутренней стороне правого запястья бетонного человека: высотки, складывающиеся в лучи короны.

– Парва! – закричала Эспель. – Останься со мной!

Но Кара едва ли ее расслышала. Тьма хлынула на нее, и девушка позволила ей поглотить себя.

– Парва! Останься со мной!

Эспель, зажатая в тисках чудовища, брыкалась, боролась и кричала. Жилистые серые руки держали ее, сжимали, тянули назад…

Кара почувствовала в руке тяжесть оружия. Мышцы двигались еще медленнее, чем ускользающая от нее блондинка. Она навела оружие. Дуло заслонило расширившийся серый глаз существа.

– Кара! Останься со мной! – крикнул знакомый голос.

Она выстрелила.

Эспель упала, прижав Кару к земле медленной неотвратимой лавиной.

– Кара…

Она посмотрела через плечо верхолазки. Чудовище, наполовину погруженное в стену, оказалось девушкой. По лицу, которое Кара знала так же хорошо, как свое собственное, из пробитой глазницы медленно, словно цемент, сочилась серо-красная кровь. Девушка в стене, казалось, пыталась сфокусироваться на Каре, встретиться с нею взглядом, вот только кровь не давала. Девушка попыталась дотянуться, чтобы стереть кровь, но стена поймала ее руку, запечатавшись чуть выше отметины в форме короны из высоток.

– Кара, – прошептала она. – Останься со мной.

– Бет? – прохрипела Кара. Грохот и эхо автоматного огня медленно умирали у нее в ушах, вытесненные тихим гулом электроники и шуршанием далекого уличного движения, едва различимым через окно. Она почувствовала мягкие теплые простыни.

– Бет? Кто такая Бет? – поинтересовался сухой голос.

Кара открыла глаза.

Она лежала в постели Парвы в ее дворцовых апартаментах. На ней оказалась пижама. Платок пропал, зато на затылке, там, где она ударилась об пол, появилась плотная липкая повязка.

Свет в комнате не горел, но через занавеску просачивалось свечение города, очерчивая высокую худощавую фигуру, терпеливо сидящую на краю кровати. Человек протянул руку и зажег стоящую на тумбочке лампу, осветившую его – ее – морщинистое лицо.

– Кто такая Бет, Парва? – переспросила сенатор Кейс.

– Сенатор? – Кара сощурилась от внезапного света. На девушку вдруг обрушилось осознание всей тяжести ситуации: ее нашли посреди ночи без охраны, вдали от дворца, во всеуслышание пытающуюся попирать пограничные законы Лондона-за-Стеклом. Она тихонько попыталась придумать правдоподобное объяснение. – Я…

– Мэгги, – мягко поправила сенатор. – И побереги силы. Твоя новая фрейлина мне все рассказала, когда я час назад с нею беседовала.

– Мэгги… я… она рассказала?

– Рассказала, – Кейс пригладила и без того безукоризненный серый костюм. Наверное, еще не было и пяти утра, но женщина не демонстрировала никаких признаков того, что была грубо разбужена или собиралась впопыхах.

Кара задумалась, спала ли она вообще когда-нибудь?

– Эспель рассказала нам, как посреди ночи ты проснулась от кошмара… и все повторяла: «Они смотрят на меня, я должна уйти» снова и снова. Как она пыталась тебя переубедить, но, в конце концов, ей пришлось пойти за тобой. Как ты, по всей видимости, бесцельно бродила несколько часов, и ей удалось затащить тебя на иммиграционную станцию, когда ударила шиферная буря. – Она замолчала. – Должна сказать, несколько весьма дорогих бровей приподнялось, когда ты назначила бывшую верхолазку фрейлиной, но тебе повезло. Сомневаюсь, что кто-либо другой сумел бы уберечь тебя от подобной непогоды. Мы все в долгу перед этой замарашкой. – Женщина поджала губы, словно позабавленная идеей оказаться в долгу перед полулицей.

Кара медленно протянула:

– Она так сказала? Что я… психанула?

Кейс кивнула, на ее морщинистом лице сложилась сочувственная улыбка. Взглянув на эту улыбку, Кара вспомнила погубленное лицо мужчины с видео. В голове прозвучал голос Джека Вингборо: «Тетушка Мэгги не знает полумер».

На лице сенатора не наблюдалось никаких намеков, на что она была способна. Даже глаза казались добрыми.

– Все в порядке, – сказала Кейс. – Думаешь, ты первое Лицо Стеклянной Лотереи, кого немного тряхануло? Это вполне объяснимо.

– Правда?

– Конечно. Конечно, – успокаивающе покивала сенатор. – То, что мы можем увидеть себя в зеркале, – наша зеркалократическая привилегия; один из взглядов, определяющих нас, – наш собственный. И все же это только одна из тысяч пар глаз, с которыми мы сталкиваемся в нашей жизни. А для Лица Стеклянной Лотереи этот эффект, это растворение нашей власти решать, кто мы, тысячекратно умножается. – Кейс улыбнулась и покачала головой. – Кто бы, столкнувшись с перспективой выйти перед камерами в Ночь Розыгрыша, не испугался потерять себя во всех этих взглядах, пронизывающих, словно булавка бабочку? Кто бы не испугался, что после этого уже никогда не будет свободным? – Она рассмеялась. Кажется, искренне. – С тех пор, как я занимаю пост, сменилось шесть Лиц Лотереи, и все без исключения были в ужасе перед первой Ночью Розыгрыша. Правда, они демонстрировали тревогу не так драматично, как ты, но все же. Не беспокойся.

Веселье в ее голосе высохло, сжалось, словно лужица на раскаленном асфальте.

– Мы не можем позволить тебе снова убежать, Парва, – сказала она, – так что вот, что я тебе скажу. Я расскажу тебе историю… которую не рассказывала другим, потому что думаю: тебе – больше, чем остальным, – необходимо ее услышать, и потому что… – она заколебалась. – Потому что у нас достаточно общего, чтобы ты поняла.

Карие глаза впились в Кару.

– Это история о маленькой девочке. Назовем ее, – губы сенатора скривились, – Маргарет. Ее воспитывала мать в поместье в Старом Городе, Кайлмор-Клоуз в Ньюэме… возможно, ты помнишь его по доотраженным дням?

Кара покачала головой, хотя неплохо знала то место.

– Ну и ладно, – пожала плечами Кейс. – Мать Маргарет была очень молода. Она была умной, доброй и очень находчивой девушкой. Думаю, она бы тебе понравилась. Когда Маргарет родилась, матери исполнилось всего шестнадцать… она уже носила ее под сердцем, когда приехала в Лондон из Гданьска, хотя еще об этом не знала. Мать Маргарет жила в Старом Городе одна, без родителей, так что забота о маленькой девочке полностью легла на ее плечи. Они выросли вместе, Маргарет и ее мама, и стали друг для друга лучшими подругами. В первый день в школе Маргарет рыдала, когда мама ее оставила, а потом угрюмо сидела в классе, словно в тюремной камере, ненавидя каждую проведенную порознь секунду. Каждый день в течение двух лет она сидела за столом и молилась о том, чтобы стать свободной. Но вот наступил день, – голос сенатора дрогнул не более чем на полутон, – когда за нею пришли, скажем так, сослуживцы ее матери. Раздался стук в дверь, крики и треск дешевой древесины, и неожиданно место, всегда казавшееся таким безопасным, перестало таковым быть. Маргарет исполнилось всего восемь, и сначала она не поняла, о чем кричат вломившиеся на кухню большие люди с ножами. Она, конечно, очень испугалась, но пыталась объяснить им, что произошла ошибка; что ее мама – хороший человек, и ни за что бы не стала их обманывать, как они утверждали. Люди не слушали, а у нее не оказалось власти заставить их слушать. Возможно, Маргарет думала, что мама сама сможет все объяснить.