в виде наполненных едким юмором ответов капитану Тэрада: «Уведомляю Вас, что по вопросам разрешения Вам посылать шифрованные депеши […] для ускорения дела, имея в виду плохое действие нашего телеграфа с Читой, [советую] обратиться во Владивосток к японской дипломатической миссии на предмет сношения ее с министром иностранных дел ДВР по вышеуказанным вопросам»566.

Несколько лучше обстояло дело с организацией разведки на забайкальском направлении: несмотря на отказ читинских властей в конце июля продлить аккредитацию майора Микэ и арест ряда его агентов, оставшийся агентурный аппарат перешел под контроль миссии в Маньчжоули, которая для получения требуемых сведений систематически направляла в Читу маршрутную агентуру и связников, анализировала выходившую в ДВР и Северной Маньчжурии русскоязычную прессу, а также опрашивала прибывавших из Забайкалья беженцев и дезертиров. Кроме нее разведкой в Чите занималась владивостокская ЯВМ, забрасывавшая туда агентов корейской национальности567.

Порой среди многоликой массы проходивших через руки японской разведки людей попадались такие источники информации, которые в силу жизненных обстоятельств оказывались в самой гуще событий и являлись носителями бесценных для понимания ситуации сведений. Примером причудливого каприза фортуны служит история сотрудника владивостокского отделения крупной торговой компании «Кёсин Ёко» Сато Сютоку (Хидэнори), позволившего Генштабу Японии взглянуть изнутри на процессы формирования и становления Красной армии.

Сато находился в Забайкалье с 18 июня 1919 г., занимаясь скупкой пушнины у местного населения. В середине июля он выехал в Верхнеудинск, затем – в Иркутск, а в сентябре прибыл в Бийск. Здесь Сато оказался в эпицентре боевых действий между Красной и Белой армиями, поэтому принял решение самостоятельно выбираться из города вместе с отступающими колчаковскими частями, чтобы через Монголию и Маньчжурию вернуться во Владивосток.

Однако японцу не повезло: 12 декабря их колонну внезапно атаковала конная разведка красных, Сато был пленен и через месяц этапирован в бийскую тюрьму по подозрению в шпионаже в пользу Японии. Но судьба улыбнулась японцу. Спрятав свой заграничный паспорт и зная несколько фраз по-китайски, он выдал себя за китайского предпринимателя. Не располагая компрометирующими материалами, следствие перевело Сато в Новониколаевск, а 5 июня 1920 г. вообще выпустило на свободу, после чего обласканный фортуной японец был зачислен на службу в финансовую часть 234-го стрелкового полка 77-й стрелковой бригады 26-й стрелковой дивизии. В составе соединения Сато участвовал в боях на Алтае против остатков семеновских войск и в заготовках хлеба у местного населения, ежеминутно думая о возвращении на родину.

Такой шанс представился ему только в июле 1921 г., когда 234-й полк был переброшен под Верхиеудинск для подавления унгерновского мятежа. В ходе ожесточенных боев Сато изготовил себе поддельные документы, заверенные печатью полка, 12 августа покинул расположение части и, совершив рискованное путешествие вместе с китайскими беженцами из Иркутска, в начале сентября прибыл в Маньчжоули. Полученная от него информация легла в основу 69-страничного доклада маньчжурской миссии о 5-й армии и НРА ДВР568.

Стоит, однако, отметить, что наиболее полными и достоверными сведениями об армии ДВР во второй половине 1921 г. располагала не маньчжурская или владивостокская, а хабаровская миссия. Несмотря на противодействие ГПО, ее сотрудники сумели завербовать агентуру в штабе 2-й Амурской армии, на что, в частности, указывала телеграмма Тэрада от 14 августа 1921 г. о действиях регулярных частей НРА и отрядов хунхузов в Южном Приморье, составленная по сведениям «непосредственно из командования армии экстремистов». Среди полученных таким образом миссией документов оказались полные тексты секретных приказов по НРА ДВР от 26 июля и 14 августа 1921 г. о реорганизации 2-й Амурской армии в Амурскую стрелковую дивизию и ее организационно-штатной структуре мирного времени569.

Высокое качество информации японской разведки отмечала и Госполитохрана, в сводках которой уже с февраля 1921 г. можно было встретить такие утверждения: «Японцы главным образом интересуются передвижениями отрядов в районе Хабаровска и Благовещенска, куда непрерывно посылаются агенты, преимущественно корейцы, и все движения и переформирования Амурской армии японскому Генеральному штабу хорошо известны»570.

Косвенное участие японской армии в меркуловском перевороте отнюдь не свидетельствовало об отказе Японии от нормализации отношений с ДВР. И во Владивостоке, и в Токио прекрасно понимали шаткость Временного правительства. В уже упомянутом докладе ВЭА от 25 июня 1921 г. говорилось о борьбе за власть между Меркуловым и Семеновым, обострении противоречий между семеновцами и каппелевцами, ухудшении финансовой ситуации в Приморье, что делало возможным восстановление здесь советской власти571.

Определенные опасения у японского правительства вызывала и усилившаяся после меркуловского переворота активность НРА и краснопартизанских отрядов в Южном Приморье: в течение лета 1921 г. хабаровская и благовещенская миссии систематически информировали штаб армии о концентрации под Владивостоком, в Шкотово и Полтавке подконтрольных Хабаровску отрядов хунхузов и партизан, о проникновении в район озера Ханка двух бригад НРА и планах командующего 2-й Амурской армией С.М. Серышева атаковать белогвардейские части, для чего ему якобы передавалась 5-я стрелковая дивизия Красной армии572.

На фоне обострения обстановки в зоне ответственности Владивостокской армии 12 июля 1921 г., как уже отмечалось, японское правительство приняло решение о начале неофициальных переговоров с ДВР, рассматривая ее как либерально-демократическое некоммунистическое государство, желавшее установить дружеские отношения с Токио. Заключение соглашений с Читой позволило бы Японии опередить США в экономическом закреплении в Сибири и на Дальнем Востоке, тем более что, по мнению Токио, власть меркуловского правительства была ограничена районами пребывания японских войск и после их вывода неминуемо бы пала, а у группировки Семенова не было достаточных сил для ведения боевых действий против Дальневосточной республики. Основными условиями вывода японских войск из Приморья и Северной Маньчжурии, сформулированными в решении кабинета министров, являлись сохранение некоммунистического строя в ДВР, запрет на пропаганду большевизма в Корее и Японии, прекращение деятельности корейских революционных организаций на территории ДВР, уважение заключенных с империей договоров, жизни, имущества и экономических привилегий членов японской колонии, предоставление иностранным гражданам свободы въезда и выезда, проживания, предпринимательства, производственной деятельности, связи, каботажной торговли, прав на владение и аренду земли, уничтожение крепостных сооружений и демилитаризация Дальнего Востока, объявление Владивостока торговым портом, снятие ограничений на ведение там внешней торговли, предоставление иностранным гражданам права плавания по Амуру и Сунгари, возвращение под контроль ДВР переданной ею в конце 1920 г. в юрисдикцию РСФСР Камчатки573.

Переговоры между правительствами Японии и ДВР начались в Дайрэне 26 августа 1921 г. Японскую делегацию возглавил начальник политического управления ВЭА Мацусима Хадзимэ. От штаба армии в переговорах участвовали генерал-майор Такаянаги Ясутаро и подполковник Токинори Хисаси, в помощь которым 30 сентября был направлен майор Микэ Кадзуо. Участие в переговорах офицеров разведки объяснялось не столько желанием армии контролировать их ход, сколько стремлением урегулировать вопросы демилитаризации Дальнего Востока,