– Остался тебе непонятен.

А то ведь соврал бы. И выглядел бы при этом самым жалким образом. Нынче у мальчика ровным счетом ничего не произошло.

– Ты прав. Я приношу извинения. Неужели так заметно?

– Чушь. Все это тебя не минует. К тому же, на мой вкус, сочетание звуков «гетера» в ста случаях из ста звучит фальшивее, чем сочетание звуков «жена».

Он заулыбался. В молчании мы направились по направлению к казармам.

Обходя Артиллерийскую бухту, мы столкнулись с Вайскопфом носом к носу. Подпоручик нес кожух от пулемета «максим», и плескалась там жидкость, ничуть не родственная воде. А из кармана расстегнутой шинели выглядывала рукоять офицерского кортика, неведомо у кого отобранного.

– Денисов? Ученый ворон? А не желаешь ли – отпить? За неимением шампаня… И ты, эфеб! Царь должен погибнуть… и… быть пожранным… наступило время дионисийского буйства!

Мне после ночи с Китти Морозовой «дионисийское буйство» казалось неплохим финальным аккордом. Я не сумел увернуться от лишнего поцелуя, я сумел избегнуть фальшивой связи, и под занавес мне полагалось дурное вино, разбавленное водой из лужи.

Приникнув к отверстию, я сделал несколько глотков. Вино оказалось… настоящим. Черная приторная кровь, добытая лозой, пустившей корни меж выщербленными ребрами каменных великанов. Титаны поражены олимпийцами столь давно, что их тела сделались почти недвижными. Но под скальной коркой, глубоко-глубоко, бьются их сердца, качая по трещинам-капиллярам преступное бессмертие.

– О! Это… можно только украсть.

Вайскопф засмеялся. Он хохотал долго, раскачивался вперед и назад, и ветерок сеял по мостовой неровные клочья его смеха. Потом встал руки в боки и горделиво сообщил мне:

– Начинаете обретать вкус к жизни, ученейший антиквар… Как вам пришлась ваша муза? Смотрите… Аполлон узнает и накажет… Н-нет! Не извольте обижаться… Отдаю поклон! Покорнейше…

Тут он закашлялся, и я сунул кожух в руки Евсеичева, пытаясь помочь подпоручику удержать равновесие. Но Вайскопф оттолкнул меня.

– Нет! Ты еще Гефест между нами…

Евсеичев скорбел о дурно проведенной ночи. И еще он был пьян, юн и гневен.

– Стыдно вам господин подпоручик! Мартин Францевич! – запальчиво произнес он.

– Да пей же ты, пей! Истина по-прежнему там, эфеб…

– Мартин Францевич!

Вайскопф поднял на него взгляд, и этот взгляд оказался наполнен мутной тяжестью, едва ли не сумасшествием.

– Ничего ты не видишь и не понимаешь. Нос не дорос… А ну-ка пей! Это приказ.

– Не смейте…

Чужой голос прервал начинающуюся ссору:

– Что здесь происходит?

Евсеичев аккуратно прислонил кожух к стене. Мы с ним отдали честь патрулю, бесшумно материализовавшемуся в десятке шагов от нас. Тыловой поручик в чистенькой, отлично подогнанной форме, а с ним двое пожилых людей с винтовками, в штатском, но при фуражках с кокардами.

– Ради всего святого, какая блажь заставляет вас тут бечинствовать, подпоручик?! – строго сдвинув брови, прикрикнул командир патруля. – Явились с фронта корниловцы и наводят порядочек?

Вайскопф поморщился, но ответил миролюбиво:

– Оставьте! Не рычите над ухом. Время Цербера еще не пришло…

Чужой офицер, взбеленясь от таких слов, вытащил из кобуры револьвер и зашипел:

– Налакались ш-шнапсу! Хорош-шо же. Объясните: ш-то мне помешает вас арестовать? Вы арестованы! Да-да!

Вайскопф пьяно удивился:

– Меня? Вы?

– Именно! Немедленно сдайте… э-э… оружия у вас не имеется… сдайте кожух!

Старички переглянулись. Кажется, идея забрать у нас кожух с вином показалась им стоящей. Задор в очах прорезался, – словно у древней, выцветшей до костей хуторской клячонки при виде скачек.

– Да вы меня тронуть не посмеете!

– Это почему же? – с усмешкой осведомился командир патруля.

– Я – бог войны! И никому из смертных со мной не справиться! – заорал Вайскопф. А потом веско добавил:

– Олухи… царя небесного.

Один из дедушек сунул ему штык под нос.

– Надобно приказик выполнить, господин… м-м-мэ… – он не помнил знаки различия у офицеров, а потому закончил фразу без особой уверенности, – господин… ударный корниловец…

Вайскопф посмотрел на него, как орел на таракана: мясо – не мясо, а бегает. Потом взялся одной рукой за ствол винтовки, а другой направил штык себе в шеку. И медленно-медленно провел острием борозду, из которой тотчас потекла кровь.

Солдат оторопело смотрел на это, боясь двинуться. Тем временем Вайскопф, почувствовав, как видно, боль, взьярился. Он выдернул винтовку из рук патрульного, размахнулся и двинул ему прикладом в подбородок. Второй удар пришелся по запястью офицера. Револьвер улетел в неведомые палестины, и напрасно командир патруля провожал его взглядом. Кулак Вайскопфа моментально присосался к скуле поручика. Тот рухнул на мокрые камни, разбросав руки крестом, как падают от удара копытом разозлившейся лошади.

Второй солдат успел клацнуть затвором, но штык «трофейной» винтовки уперся ему в переносицу.

– Бросай оружие, любезный! – совершенно беззлобно велел ему Вайскопф.

Тот поспешно выполнил приказание. Вайскопф врезал ему прикладом поддых, а когда патрульный согнулся от боли, добавил между лопатками. Винтовка полетела в канаву.

Все это произошло в течение нескольких секунд. Ни я, ни Евсеичев шага шагнуть не успели, как безоружный хмельной Вайскопф уложил трех человек.

Посмотрев на наши перекошенные лица, он прокомментировал голосом почти трезвого человека:

– А ведь, пожалуй, господа, я им благодарен. Именно этого мне сегодня не хватало! И лишь прискорбное легкомыслие сих неумех и покорность чужой воле наводят на печальные мысли… С такими комбаттантами Москвы не взять… Это вам, милсдари, не плац-парад у Зимнего дворца.

Евсеичев, бледный от ярости, подскочил к подпоручику.

– Я полагал, вы…

– Настоящий бог войны? Что ж, это верно.

– Вы… вы… Да ведь это грязь!

– Всемилостиво прощаю.

– Полагаю, нам следует немедленно доложить о случившемся!

– Случи-ившемся… – лениво потянул Вайскопф. – Боже, какие глупости… Ты смелый человек, юный легионер! Хочешь награду за дерзость?

Он сунул руку в карман шинели, достал кортик и протянул его Андрюше.

Но тот не принял подарка.

– Все же, я полагаю…

– А! – отмахнулся Вайскопф и пошел-пошел-пошел по улице навстречу заре, насвистывая марш. Кортик отправился вслед за винтовкой.