Он склонил голову и поцеловал ее — в который уж раз за последний час с небольшим….

— Я люблю тебя! О, милый… чудесный мой Истван… Я люблю тебя! — пробормотала она у его губ…

Ни он, ни она не слышали, как открылась дверь и несмело вошел тихий скромный молодой репортер из местной газеты…

Следуя совету тетушки и доброй своей наставницы вдовствующей герцогини Элизабет де Милденбург, Истван решил не откладывать на неопределенное время поездку к королю Константину. Он и Ксения поехали вместе, уже из замка Иствана, проведя там всего одну ночь — чтобы успокоиться, пережить события последних суток. Во всяком случае, в этом очень нуждалась Ксения, а лютенийский король желал прибыть к королю Словии только вместе с супругой.

Они ехали в открытом экипаже, одетые совсем по-летнему. Ксения держала в руках кружевной зонтик от солнца, белый, с тонкой сиреневой кружевной окаемкой, в тон платью в прованском стиле, который стал таким модным по всей Европе в одежде и домашнем убранстве. Платье на Ксении было в мелких цветочках лаванды по белому полю — ярко-сиреневых, очень изящных. Белую шляпку с полями, которую она надела по просьбе Иствана на просто распущенные по плечам и спине волосы, украшала завязанная на бант сбоку под подбородком зеленая лента. К шляпке был прикреплен букетик сиреневых же цветов, тоже лаванды. Этот милый народный стиль очень шел Ксении, однако нотки изысканности, присущие стилю, делали прелесть наряда неповторимой на каждой выбравшей его даме. Ксения нашла всю эту одежду — и много еще другой — в том багаже, которым снабдил ее Роберт, лорд Граттон, сажая в поезд, увозящий ее вон из Лютении. И вот она здесь, и платья живут своей жизнью, какой им и положено жить, когда в них облачаются их владелицы, — жизнью очарования всех окружающих. Сейчас все окружение Ксении составлял только Истван, любимый муж и король чудесной страны, но источаемого им восторга Ксении хватало с лихвой, чтобы душа ее взлетала еще выше, чем совершают свой полет одуревшие от счастья птицы, одержимые летним восторгом и солнечным светом.

Разговаривать ни Ксении, ни Иствану не хотелось — а хотелось чувствовать себя растворенными в этом цветущем мире. Истван любовался своей юной супругой, а вокруг бушевало красками молодое лето. Истван и Ксения, взявшись за руки, с упоением вслушивались в радостную птичью разноголосицу — этакое певческое бесчинство, когда птицы вьют гнезда и самец привлекает самку замысловатыми трелями.

Путь занял один день, и к вечеру — солнце уже устремилось в закат — они были на месте. Их встретил дворецкий и прямиком, они лишь успели умыться и переодеться с дороги, провел к старику. Тот ждал их — это было видно — и волновался. Одет он был по-домашнему, и это было даже к лучшему: старый дед ждет в нетерпении «младое племя» — старая как мир притча.

Король Константин жадно их оглядел, не скрывая ни интереса, ни любопытства, — шутка сказать, он впервые видел свою внучку, как две капли воды похожую на его дочь! На глаза его навернулись слезы — как им и подобает навернуться на подслеповатые глаза старца, когда он видит цветение жизни в самом его разгаре… Что в этих слезах? Сожаление о невозвратности молодости? Жалость, что время возможной близости с родными ушло? И может быть, что-то еще, чего не понимал этот старик, так много лет пробывший на троне и растерявшийся при виде влюбленной молодой пары, явившейся пред его очи…

Разговор в первых фразах получился слегка напряженный, однако быстро приобрел теплоту и сердечность. Старик сидел в кресле — совсем седой, с пушистыми белыми усами, в феске с кисточкой, кожа его лица была красноватая, особенно возле носа, но он всем своим видом показывал, что еще держится. Истван и Ксения заняли соседние кресла, им принесли чай, но это было не главное. Главное — все чувствовали радость, что не таят друг на друга досады или обиды. Старик с интересом поглядывал на Ксению, потом со вздохом заметил, как же она похожа на его дочь, Лиллу, и стал расспрашивать, как они жили все эти годы. Ксения рассказала ему все, не избегая деталей. При рассказе о смерти родителей своей внучки король, не стесняясь, заплакал, трубно сморкаясь и промокая глаза большим белым платком. Он понял все, что пережила Ксения, и оценил характер своей дочери Лиллы, пожелавшей жить по велению сердца. И, казалось, в душе он был рад, что Лилла жила с мужем в любви и согласии. Ведь если забыть о политике и политесе, то с чем остается любой смертный, приблизившись к старости? Он не ответил на свой вопрос, промолчали и Истван с Ксенией. Но это молчание их сблизило еще больше. Старик, приняв вид торжественный и серьезный, благословил их брак, взяв с полочки под рукой икону, с которой он, видимо, теперь уже не расставался, и Ксения, когда ее дед Константин произнес: «Плодитесь и размножайтесь!», почувствовала, что таинство их брака обрело наконец завершенность. Вместо ее умершего отца эти слова произнес для нее дед, человек, родной ей по крови, то есть жизнь не останавливается… Она еле удержалась от слез — уж сколько она их пролила за последние сутки, что было странно, что они у нее еще есть и наготове.

Так они долго сидели втроем, обрадованные этой встречей, никто не разочаровал друг друга, и разошлись, когда уже брезжило утро. Истван и Ксения решили, что еще приедут сюда — погостят несколько дней, посмотрят окрестности. А в старика эта радость от предстоящей встречи влила новые живительные силы. Провожая их, он встал, вышел к самому экипажу и долго махал вслед рукой….

— Смотри, Истван, а это мы с тобой целуемся! — объявила за завтраком Ксения, привычно просматривая газеты.

Упиваясь уединением после того, как они еще раз навестили короля Словии Константина — Ксении очень нравилось называть его просто «дед» — и верхом объездили там все окрестности, делясь потом с «дедом» впечатлениями за ужином, который дед продумывал для них с особым тщанием, они боялись пропустить что-то важное в политических событиях Лютении и Европы. Важны были и на первый взгляд мелочи — как известно, дьявол скрывается в мелочах. А оба они шли негладкой дорогой к своему счастью, и сейчас оно не должно было лишить их ни глаз, ни ушей. Даже в медовый месяц. Который, кстати, незаметно подходил к концу.

— Что-то они не торопились опубликовать этот снимок. Выжидали… Хотя… Это мы с тобой пропустили газету! Снимок был опубликован сразу, а мы с тобой были заняты тем, любовь моя драгоценная, что тиражировали этот сюжет в реальности, и это лишь подтверждает подлинность факта, обнародованного на бумажных страницах…

— Милый, ты всегда найдешь победительный ход в рассуждениях! — засмеялась Ксения.

— Ну, в этом я твой ученик, душа моя. Подмастерье. Но независимо от даты в газете со снимком мы подаем народу хороший пример! Как ты считаешь? — серьезно заметил монарх, ставя на блюдечко чашку с остатками чая. — А снимок мне нравится! Я готов бесконечно позировать незримым фотографам! Ты готова, моя дорогая, предстать перед объективом?

Ксения молча одарила супруга влюбленным взглядом и продолжила ворошить газеты.

— А вот заметка о том, что мы решили открыть лицей для одаренных детей, чтобы они в нем учились наукам и учились там рисованию. Лицей под патронатом короля.