К вечеру 10-й разведбат СС, куда более слабый, чем батальон Гребнера, присоединился к битве на мосту. «Бои в этой части города с каждым часом усиливались, – писал бригадефюрер СС Хармель. – Враг казался отлично натренированным для уличных боев и с большой решимостью защищал свои быстро укрепившиеся очаги сопротивления»[565].

Наступление ночи принесло британским защитникам лишь временное облегчение. Полковник Фрост ходил из дома в дом и говорил всем: еще день, и придет 30-й корпус. Иным казалось, это «самая приятная битва»[566], они рассказывали друг другу, сколько немцев убили в тот день. Но отдохнуть особо не получилось. Немцам удалось поджечь школу к востоку от пандуса моста. Саперы Маккея и бойцы Льюиса усмиряли пламя из огнетушителей и даже сбивали десантными куртками, взять пожар под контроль удалось только после полуночи. Но всю оставшуюся ночь, до самого рассвета, мерцающие отблески других пожаров заставляли нервничать часовых.

К сожалению, в том, что 30-й корпус придет во вторник, Фрост заверял своих бойцов совершенно напрасно. Группа Ирландских гвардейцев, которую бригадный генерал Гуоткин, сам введенный в заблуждение Фростом, убедил, что им не нужно спешить, пока не восстановят мост в Соне, вышла из Валкенсварда, по словам Джо Ванделёра, «прогулочным шагом»[567].

А немцы все слали подкрепления. Генерал-оберст Курт Штудент уверял, что именно ему принадлежит право сосредоточить силы против 101-й воздушно-десантной дивизии в секторе Эйндховена[568]. Первым из крупных соединений туда ввели 59-ю пехотную дивизию генерал-лейтенанта Вальтера Поппе, прибывшую поездом в Бокстел[569], всего в десяти километрах к северо-западу от Беста, где взвод лейтенанта Вежбовского был столь опасно отрезан на берегу Вильхельмина-канала. 59-я пехотная не дотягивала до полной дивизии. У ее авангарда было пять батальонов по 200 человек в каждом. Артиллерию лошадьми тянули по ночам, опасаясь авиации союзников. Арьергард дивизии все еще переправлялся через Шельду, а большую часть боеприпасов оставили в «Брескенском котле» к югу от эстуария. У всей дивизии было не более ста снарядов для 105-мм орудий. Неспособность Монтгомери обезопасить северную часть эстуария позволила немцам вывести почти всю 15-ю армию, чтобы выставить ее против левого фланга операции «Маркет – Гарден».

Ночью капитан Джонс, командир роты «H», выслал несколько патрулей – связаться с Вежбовским, – но все столкнулись с сильным сопротивлением. Командир 3-го батальона подполковник Коул был уверен, что взвод Вежбовского и инженеры убиты. «Без сомнения, их уничтожили»[570], – сказал он своему заместителю.

На рассвете Вежбовский смог оглядеть окрестности. Они находились у бетонного автомобильного моста и могли видеть железнодорожный мост в трех сотнях метров отсюда. Рядом с автомобильным мостом находились немецкие казармы в окружении окопов и орудий. Стоило кому-то из солдат Вежбовского поднять голову, немцы тут же стреляли. Несколько немцев пытались подобраться по деревьям. Их заметили, и Вежбовский велел держать их на прицеле до последнего. Потом началась бойня.

Около десяти утра на машине подъехал немецкий офицер, отдал несколько приказов и ушел. Вскоре грянул мощный взрыв: немцы взорвали мост в Бесте. Американским десантникам пришлось укрыться в окопах, спасаясь от летящих на них обломков бетона. Радиосвязи не было, и Вежбовский не мог предупредить ни капитана Джонса, ни штаб батальона. К тому времени многие из его солдат были ранены, и хотя врач мог их подлатать, но об эвакуации раненых можно было только мечтать. Что еще хуже, их обстреляли свои же «Тандерболты» P-47 – их пилоты проигнорировали оранжевую дымовую шашку, зажженную десантниками для опознания. И все же за день Вежбовский и его бойцы смогли нанести немцам гораздо больше потерь, чем пострадали сами. Расчет гранатометчиков даже подбил своей «базукой» одно из 88-мм орудий, стоявших вдоль канала.

Днем они услышали рокот моторов и решили, что к немцам идет подмога. Но им улыбнулась удача: на дальней стороне канала показались британский броневик и машина разведки из полка Королевской конной гвардии. Эта полурота распугала ближайших немцев пулеметным огнем. Крича через канал, Вежбовский попросил их связаться со 101-й воздушно-десантной дивизией по рации, предупредить, что мост разрушен, но радист броневика не смог наладить связь. Капрал кавалерийского полка сообщил обо всем в эскадрон и попросил передать сообщение американцам.

Не имея возможности эвакуировать раненых Вежбовского, Королевская конная гвардия отдала им все свои медикаменты и запасные боеприпасы: все перевозили на ветхой лодчонке. Позже появился еще один взвод из роты капитана Джонса, и его командир, лейтенант Ник Моттола, согласился окопаться на левом фланге позиций Вежбовского. Британский разведотряд, решив, что взвод, подготовленный к бою, теперь в безопасности, двинулся дальше. Но Вежбовскому еще предстояло пережить немало боев в окружении. К счастью, трое его бойцов «пошли на охоту» и взяли в плен немецкого офицера и двух санинструкторов. Их заставили заботиться о раненых, но для тех, кто потерял много крови, необходимой плазмы так и не было. В тот день Джон Михаэлис, командир 502-го парашютно-десантного полка, столкнулся с серьезной проблемой на западном фланге около Беста, и проблема эта была куда серьезнее, чем мнимая гибель взвода Вежбовского. Комбат Вежбовского подполковник Роберт Коул заслужил Почетную медаль Конгресса[571] в Нормандии в боях за Карантан против 17-й танко-гренадерской дивизии СС и 6-го парашютного полка оберст-лейтенанта фон дер Гейдте. Очень темпераментный, он славился своей добротой и отвагой и был известен как «карантанский матерщинник»[572].

Батальон Коула увяз в бою в лесу Сонше между Соном и Бестом, и Михаэлис отправил им на помощь 2-й батальон подполковника Стива Шаппюи. «В тот момент немцы застигли нас на каком-то открытом участке, – писал один из ротных Шаппюи, – и предприняли блестящий тактический шаг, почти сковав два батальона. 2-й батальон находился в полковом резерве, и мы вышли, чтобы попытаться обойти немцев с фланга»[573].