Я немного побродил, подавляя тревогу и стараясь не бросаться в глаза. Я, очевидно, походил на сотрудника отдела по борьбе с наркотиками или на школьного надзирателя не при исполнении. И, судя по взглядам некоторых девчонок, я, пока размышлял о чудесах современной диеты, еще походил на извращенца.

Я заметил девушку с фиолетовыми волосами, которая равнодушно листала последний номер «Молодежи Азии»; другая девушка рядом с ней полировала ногти и по сотовому телефону делилась самой последней сплетней или тем, что от нее требуют ее чокнутые предки. Мне стало интересно, читает ли фиолетовая мою статью о банде окинавских домушников, которых обвинили в краже третьей в мире по размерам коллекции эротических оригами из дома идола семнадцатилетних Кидзана Мацуматы. Статья была интересная, но, глядя на эту девушку, я вдруг спросил себя: что, собственно, она из этой статьи извлечет? Насколько такая статья важна для такой девушки? Не знаю. Наверное, я делал что-то нужное — я же получал мешки писем от фанов, которые об этом и писали. И однако все как-то нереально. Меня охватило то странное чувство, которое всякий раз накатывает, когда я вижу, как кто-то читает мой журнал. Это всегда не так, как я себе представляю.

И вдруг прямо передо мной прошла Флердоранж. Так близко, что я мог ее коснуться.

После всего, что я пережил, она должна была засиять мне путеводной звездой в величественной ауре искристого солнечного света. От нее должно исходить зарево. Мне надо обалдеть от радости. Сердцу моему — застучать большим барабаном в трэш-метал-рок-группе. Глазам — выстрелить ракетами, как у мультяшки, а челюсти — рухнуть сломанным лифтом. Я должен впасть в экстаз. Шлепнуться в обморок, получить сотрясение мозга, заработать аневризму. По всем показателям у меня должен случиться припадок, мне полагается хлопнуться об землю так, чтоб трещины пошли.

Но она лишь прошла мимо, потягивая диетическую колу, как всегда чарующая, но абсолютно земная. Она облачилась в вызывающий подростковый прикид, вплоть до кольца в пупке. Макияж нанесен, как слой штукатурки, хотя помада в уголке рта привычно смазана. На Флердоранж была обычная детская футболка, только эластичная, и лиловая виниловая мини-юбка еще короче, чем хайку. Увидеть Флердоранж было все равно, что встретиться с шикарной девочкой, с которой когда-то ходил в школу, но толком не знал, да и особо не интересовался. И вот она. Такая же прекрасная. Подумать только.

Сейчас я понимаю, что просто был в шоке. Моя защитная реакция сравнима со ступором, в который впадают ребята, противодействуя неприкасаемым чарам своих нимф, которые невинно их преследуют. Но это так, предположение.

Я шел, не отставая от Флердоранж, пока она скользила через толпу. Голова ясная, на сердце легко. Страсть, приключение и вся эта глупая суматоха, казалось, уже не имели значения. Она рядом, и голая правда в том, что скоро мы будем вместе. И ничто этому не помешает.

Мы приближались к границе парка, и тут она внезапно остановилась. Мгновение стояла абсолютно неподвижно, будто прислушиваясь. Потом завертела головой, как нервная птичка, в панике озираясь.

Я не хотел, чтобы она меня увидела, и отпрыгнул в сторону, надеясь, что вовремя.

Я так увлекся наблюдением за ней, что не заметил стоящие в ряд мотоциклы.

Огромный хромированный зверь качнулся, решая, падать ему или нет. Я выбросил руку, чтобы его удержать, но было поздно. Мотоцикл рухнул набок. А за ним следующий. И следующий. Не знаю, сколько их там было — десять, тринадцать. Не важно. И одного было бы много.

После того как они все упали, наступила секунда тишины. Я постарался ею насладиться.

— Вот черт, — сказал голос позади меня. — Ты прямо ходячий киношный прикол, сечешь?

Я повернулся и увидел Шута, который, ощерившись, качал головой. Его губы до сих пор были опухшие после моего удара. От этого он выглядел еще грознее. Остальная компания толпилась у него за спиной. Каждый старался выглядеть как можно круче. Аки с его Бархатным Траходромом отсутствовал, но имелся его клон — мускулистый пацан, похожий на Сида Вишеза[75]после нескольких лет качания железа и потребления протеиновых коктейлей. Шут ткнул Принудилу в плечо и показал на меня. Принудила выплюнул полный рот колы. Его девчонка отошла, с интересом на меня поглядывая. Я быстро глянул через плечо. Флердоранж исчезла.

— Нашел бы ты другой парк, круглоглазый, — прошипел Шут.

Разумно.

— Похоже, твой ротик хорошо заживает, кривозубый. Мне не хотелось бы повторяться.

— На этот раз это тебе дорого обойдется.

— Я вижу, ты себе нашел новое дарование.

— Вот именно, — фыркнул он. Мускулистый пацан подошел враскачку и встал рядом с Шутом. — Это тебе не слабак Аки.

Клон презрительно усмехнулся, показав передние зубы размером с костяшки маджонга. Может, когда-нибудь он и станет крутым, но сейчас он просто большой пацан. Под мускулами и напускным видом прятался страх. Шансов уцелеть у него не больше, чем у пинаты на Пятое мая.[76]

— Ты когда-нибудь хотел стать героем мультиков? — спросил я у парня. — По-моему, у тебя есть шанс.

— Да пошел ты.

— Отлично. А теперь повтори это высоким потешным голоском.

Он не знал, что сказать, поэтому напряг мышцы.

— Я ему сейчас все кости переломаю, — небрежно сказал я Шуту. — И он это знает.

Шут посмотрел на Клона и понял, что я не вру. Для тупицы он был весьма понятлив. Он не знал, что делать, и изо всех сил старался этого не показать. Я побеждал, но он не хотел сдаваться на глазах у друзей.

— Я тебя прибью, — ломающимся голосом сообщил Клон. Никто не обратил на него внимания.

— Вряд ли ты сейчас будешь ломать кости, — заметил Шут. — Потому что вон там стоит кои.

Я посмотрел. Точно — коп. Стоит, весь такой в голубой форме, и думает свою полицейскую думу.

— И что? — сказал я.

— Эй, да все ништяк. Ненавижу копов. Ничего хорошего они мне не сделали. Я потому и промолчал, когда они пришли на днях и стали о тебе расспрашивать.

— Правда?

— Ага. Копы сказали, ты скрываешься от правосудия. Эти хрюкалы считают, ты по уши влез в дерьмо. Сказали, если я с тобой законтачу, надо им об этом сообщить, или меня будут считать твоим соучастником. Интересные дела.

— И что ты им сказал?

— Ни слова. Я не мог и рта открыть, потому что, если б я его открыл, вылетело бы «не пошли бы вы, ребята, на хуй».