героя с целью передать глубокий драматизм, сопереживание происходящим драматическим событиям современности.

Обращение к жанру баллады – характерное явление в творчестве Д. Быкова, что подтверждается созданием балладного цикла, где большое значение играет хронологический принцип построения, что подчеркивает изменчивость характера героя и жизненных обстоятельств, в которые он попадает. Сквозным мотивом, скрепляющим весь балладный цикл, являются гражданско-патриотические размышления над судьбой России, ее прошлым, настоящим и будущим. От жанра элегии быковские баллады перенимают глубокий лиризм, характерную авторскую позицию, выраженную через образ лирического героя, имеющего автобиографические черты. Он весьма ярко ощущает теснейшую связь со всеми событиями, которые происходят в современной России. Драматические коллизии его интимных чувств и эмоций находят зеркальное отражение в трагических событиях конца XX ст. Поэт показывает саморефлектирующего героя, которому не чужды человеческая боль, страдания. Однако при очевидной ориентации на элегические стихи Д. Быков активно использует и черты, характерные для балладного жанра: диалоги, глубокие лирико-драматические переживания, столкновения характеров; совмещает различные исторические эпохи, таинственные эпизоды, связанные с познанием человеческой души.

В творчестве поэтов-авангардистов 1990-х гг. (Т. Кибирова, И. Иртеньева, Е. Шварц, Д. Воденникова и др.) чаще всего деканонизируются жанровые черты романтической баллады. Через жанровый синтез баллады, жестокого романса, лирического цикла, притчи, басни поэты-авангардисты демонстрируют нестабильность эпохи конца XX ст., растерянность человека, оказавшегося в водовороте общественно-политических событий. В отличие от поэтов-традиционалистов, представители этого направления отказываются от традиционного лиризма. Они активно используют все многообразие постмодернистских приемов: языковую игру, интертекстуальность, пародирование, эклектику поэтических стилей, временное искажение и т. п.

Так, например, отличительной чертой баллад Т. Кибирова является очевидная деканонизация жанра, игра с твердыми жанровыми канонами романтической баллады. Пародируя ее каноны, синтезируя черты элегии, жестокого романса, поэт иронизирует как над советским человеком, имеющим «штамповое» сознание, так и над самой абсурдной советской действительностью, породившей такого рода героя. Подобная литературная игра направлена на создание многомерной картины политической и социокультурной жизни России конца XX ст. Чаще всего за каскадом постмодернистских приемов скрываются лирико-драматические размышления автора о поломанных судьбах советских людей, их ограниченности мещанским бытом. В этом отношении баллады Т. Кибирова во многом сближаются с балладами И. Иртеньева, в которых также репрезентируется жизнь обывателя, человека толпы, находящегося в сложных взаимоотношениях с властью. В иртеньевских балладах также сочетается ирония, юмор, пародирование с глубоким лиризмом, что позволяет передать масштабность пороков современного жизнеустройства. Однако И. Иртеньев, в отличие от Т. Кибирова, не деканонизирует жанр романтической баллады, чаще всего маркером жанра у него становится лишь заголовок. Его произведения более всего приближены к жанру дидактического стихотворного рассказа, в котором высмеиваются как отдельные качества человека, так и современные формы власти. Балладная условность, мистическая составляющая, особые нарративные формы не играют существенной роли в его произведениях, а лишь помогают создать социальные стихи на злобу дня.

Напротив, балладные черты ярко актуализируются в стихах Е. Шварц и Д. Воденникова. Данных поэтов объединяют трагические размышления об абсурдности и безысходности «рубежного» сознания. Для передачи потерянности человека в водовороте исторических событий конца XX в. поэты активно используют мотивы абсурда, сна, ужаса, страха, пустоты. Синтезируя жанровые формы баллады, притчи, басни, авторы подчеркивают потерю связей между человеком и Богом; показывают безысходность, страх одиночества и отчаяние, беззащитность творческой личности. В таких произведениях доминирует балладная условность, драматизм, мистическая составляющая, особый «метареалистический» язык. Поэты актуализируют смысловые коды притчи, аллегоричные образы басни, фантас-магоричный мир баллады, а также активно используют жанровые формы поэмы и лирического цикла, что в совокупности репрезентирует масштабность поэтического высказывания, передает деформированное сознание человека, который ищет выхода из хаоса и безумия современного мира.

В первое десятилетние XXI в. характер развития жанра баллады существенно не меняется. Его формальные и содержательные особенности также во многом зависят от «традиционной» и «авангардной» линий в современном поэтическом процессе. Балладные стихи в творчестве поэтов XXI в. также становятся своеобразной художественной рефлексией о «страшном мире» современности. Баллада утрачивает свое четкое жанровое оформление, далеко уходя от жанровых очертаний романтической баллады. Доминирующим мотивом в ней становится мотив смерти и связанное с ним осмысление загробной жизни, бессмертия души. Отсюда акцентируется мотив страха и ответственности человека за свои поступки перед божественным миром. Поэты «традиционной» парадигмы, комбинируя жанровые черты баллады и элегические формы, репрезентируют христианское миропонимание, часто утраченное современностью (О. Чухонцев, А. Кушнер, О. Николаева, С. Кекова и др.). Для балладных стихов поэтов-авангардистов XXI в. также характерно осмысление темы смерти, которая часто связана со всеобщей катастрофой ценностей. Однако в отличие от поэтов-традиционалистов авангардисты часто иронизируют над образом смерти (А. Цветков, Д. Пригов, Л. Лосев и др.). Отказываясь от традиционного лирического «Я», они используют образы ролевых героев, маргинальных личностей, которые бросают вызов смерти, ломают христианские представления о эсхатологичности загробного мира. Особая роль субъекта речи, ведение повествования от лица покойника, его пародийно-ироническая репрезентация событий позволяют говорить о выстраивании субъективно-авторского видения балладного сюжета, привнесении в него новых экспериментальных мотивов и образов, создании собственной мифологии творчества, далеко уводящей современный балладный стих от традиционных сюжетов романтической баллады.

В творчестве представителей «нового эпоса» (Ф. Сваровский, А. Ровинский, М. Степанова и др.) преобладают балладные стихи с повествовательным сюжетом, где важное идейно-семантическое значение приобретает «нелинейное высказывание». В их творчестве балладные стихи также используются для передачи вечных ценностей, в них актуализируется духовное измельчание, одиночество и потерянность современного человека. События, представленные в таких поэтических текстах, имеют роковой, мистический оттенок, они не связаны с реальностью, чаще всего действие происходит в ирреальном пространстве. Травестирование, литературная игра, жанровый синтез снижают трагическое, дают возможность с нового ракурса посмотреть на происходящие события. Важную роль в таких произведениях играет поэтический субъект, от лица которого ведется повествование. Он может быть представлен в третьем лице или надевать маску ролевого героя, что актуализирует процесс отхода от «лиризации» баллады, получивший распространение в XIX в. и наиболее репрезентативно закрепившийся в творчестве поэтов-авангардистов.

Таким образом, жанр баллады в поэзии 1990-х – начала 2000-х гг., как и два столетия назад, весьма ярко демонстрирует свою синтетическую природу, соединяя в себя жанровые признаки жестокого романса, песни, элегии, оды, сонета, шутливой поэмы и других смежных жанров. Современная литературная баллада, безусловно, не занимает центрального положения в литературном процессе, но участвует в нем, реагируя на изменения в его течении, и в результате – обретает различные формы бытования. Сегодня балладные сюжеты берутся не столько из фольклора и мифологии, сколько из современной действительности. Чудесное перестает быть сюжетообразующим началом жанра, таинственное становится связанным со смутными, драматическими переживаниями человека. Жанр баллады и сегодня ярко демонстрирует процесс деканонизации, начавшийся еще в эпоху романтизма, что открывает широкие возможности индивидуально-авторским экспериментам. Среди основных