бегаю иногда, и вполне результативно! Другое дело, что ценят меня именно как вратаря, и именно это помогает вливаться в дворовые компании «На раз», без лишних конфликтов, сразу обзаводясь десятками приятелей, готовых, если вдруг что, вступиться и помочь.

— Ладно, пойду, — сообщаю девочкам, чувствуя, как футбольный азарт начинает овладевать мной, — пройдусь!

Лучше я, в самом деле, просто по городу пошатаюсь, или вон… в метро прокачусь! Там прохладно, не вспотею…

— … как интересно! — качает пергидролевой головой одна из «девочек», заняв массивной жопой всё пространство кресла, — И что, вот так… сами?

Полные её руки в складочках лежат на подлокотниках, оставляя жирные пятна. Лицо полное, тоже складчатое. Но самоуверенности и неотразимости в собственной красоте — не занимать!

Вон как отцу улыбается… то причёску без нужды поправит, то отворот блузки. А сама-то… не то престарелый шарпей, не то, из-за переизбытка макияжа, клоун в деменции!

— Да, да… — мама, старательно не замечая заигрывания «подруги» с супругом, кивает, как заведённая, — сын предложил! А потом они вдвоём с Ваней долго что-то с чертежами мудрили, спорили. А сколько вариантов придумали!

Отец, сидя рядом с ней, еле заметно улыбается и чуть пожимает плечами — он тоже заинструктирован.

— Да вы кушайте, кушайте! — спохватывается мама, подвигая гостьям тарелочку с закусками, — Я сейчас ещё чаю поставлю!

— Как интересно… — подаёт голос вторая, не столь монументальная, но заметно более пергидролевая Евдокия Николаевна, говоря уже о закусках.

— Понравилось? — радуется мама признанию кулинарных талантов, — Я вам запишу рецепт!

— Да, и мне! — решительно говорит третья, «просто Таня», пытающаяся этим «просто» подчеркнуть, что она самая молодая в этой компании, — Знаешь, Людочка, ты лучше нам листочки и карандаши дай, и продиктуй!

— … двести граммов сыра потереть, — записывается рецепт, и никто не спрашивает даже, какой, и так всем ясно — какой в магазине есть!

— А это, значит, вот так? — стол разбирается и снова собирается, и так несколько раз.

— … как интересно!

— Ой, — вздыхает монументальная Евгения Петровна, поджимая губы, — а мой-то — ни ума, ни фантазии… только выпить всегда рад! Нет бы придумать чего дельного!

— Нация такая, — роняет Евдокия Николаевна с таким видом, что я и не понимаю — обижаться или гордиться? Что это вообще такое? Пример положительной дискриминации⁈

— … а это, значит, шкаф? — озвучивает «просто Таня», ну или в моём случае «тётя Таня», очевидное, заходя под мою кровать и без нужды пригибая голову. Не спрашивая, весьма бесцеремонно, она пробует отрывать дверцы шкафа и полки, а затем, сев за письменный стол, делает то же самое.

— … нет, ну это голову надо иметь! — слышу монументальную Евгению Петровну, — Ну и руки, понятно!

Кошусь туда, замечая, как дама, взяв отца за руку, гладит его ладонь. Ну это уже вообще, ни в какие ворота…

— … да, конечно! Мишенька придёт, всё замеряет, посмотрит своими глазами…

Мама очень ловко оттеснила даму от супруга, переведя разговор на меня, и, не то чтобы внезапно…

… но оказалось, что я — рад (очень рад!) буду придти к ним, и замерить, прикинуть… чтобы потом, сперва вместе с отцом, а потом и все вместе, придумать, а может быть, и сделать мебель для такой замечательной Евгении Петровны!

Ушли они только затемно, и, закрыв за ними наконец дверь, я выдохнул облегчённо.

— Это было… — я замолк, подбирая слова, но так и не смог — без мата…

Начали наводить порядок после гостей, приводя жильё из состояния парадного в жилое. Достав спецовку и вешая её на крючок, чтобы не забыть завтра, наткнулся в кармане на пачку, как мне показалось сперва — папирос.

Даже испугаться успел, по старой памяти! А достав, понял, что лучше бы, действительно, это папиросы были…

— Это что, Миша… — схватилась за сердце мама, — доллары⁈

Она медленно опустилась в кресло, и в глазах у неё заплескалась паника, отсветы фар «Воронка» и тяжёлая, расстрельная статья за спекуляцию валютой.

— Они… — сдавленно сказал отец, быстро развернув тугой свёрток, стянутый обычной резинкой из-под бигуди, и пересчитывая, — двести пятьдесят пять долларов.

Сдавленно, но очень эмоционально выругавшись на идише, он замер, сжимая в побелевшем кулаке доллары, которые в реалиях СССР не деньги, а статья! Мне, несовершеннолетнему, не привлекавшемуся подростку, вряд ли дадут реальный срок[ii], но…

… неприятностей будет много.

Поступление в университет, и без того очень проблемное для меня, с учётом национальности и государственного жидоедства, с таким бэкграундом не светит в принципе. Наверное, не только в ВУЗ, но и в более-менее приличный техникум не возьмут.

Понятно, что ВУЗы Москвы, Ленинграда или скажем, Киева, мне и раньше, в общем-то, не светили. Нет, шансы-то были, совсем уж преувеличивать степень жидоедства не стоит!

Напротив, многие, вполне себе русские или не русские люди, государственный антисемитизм восприняли с возмущением, и чем выше у людей уровень образования, тем выше, как правило, уровень терпимости. Но так… шатко всё, а учётом пристрастности экзаменаторов, еврейской квоте на ВУЗы, моей инаковости и всеобщей воинской повинности, шансы на поступление в ТОПовый университет у меня не слишком велики, а вот шансы вылететь если не с первого, так со второго или третьего курса, заоблачно высоки. Не потому даже, что я еврей, а, скажем так, при прочих равных.

Очень уж я выделяюсь своей реакцией на некоторые вещи, совершенно обыденные для граждан СССР. Пока это отчасти нивелируется былой жизнью в маленьких посёлках, так что некий запас снисхождения я имею. Но надолго ли? И сумею ли адаптироваться, вопрос остаётся открытым…

Да и захочу ли? На некоторые вещи у меня такое отторжение, что чуть ли не отёк Квинке начинается, острая, едва ли аллергическая реакция. Ощущение, что если поддамся, мимикрирую слишком уж сильно, то заработаю стойкую шизофрению, да не «диссидентскую» вялотекущую, а вполне себе настоящую.

А в ВУЗах СССР важнее не будущую специальность знать, а Марксизм-Ленинизм, Историю Партии и прочие вещи, столь необходимые в будущей профессиональной деятельности. Судя по отзывам студентов и негласной, но всё-таки ведущейся статистике, вылететь, и притом с неприятностями, проще всего при конфликте с преподавателями коммунистических дисциплин.

Эти самые преподаватели, в большинстве своём, понимая собственную никчемность и полную бесполезность преподаваемого предмета, очень болезненно реагируют на малейшее ущемление их достоинства. А тут я, выделяющийся… и соответственно — вылетающий.

Причём, если верить статистике, вылетающий не просто в армию, что уже неприятно, а в максимально отдалённые части. С учётом моего диагноза — стройбат на Чукотке, или что-то подобное, не менее интересное…

… а с учётом моего характера и личности, формировавшейся в другое время и в других условиях, стройбат может перерасти в