я прямо сейчас потеряю сознание. Страшно… а подростковая эмоциональность и без того непростую ситуацию разгоняет кратно, если не на порядок. Думается с трудом, через силу… и исключительно в одну сторону.

Игры с валютой в СССР, это почти всегда спецслужбы. Даже если даже взять за аксиому, что это самодеятельность кого-то в руководстве ГУМа, не санкционированная кураторами из КГБ даже негласно, то позже всё равно всплывёт кто-то, с красными корочками и немигающими, змеиными глазами рептилоида.

А если санкционировано? Вдруг⁈ Официально советские органы не работают с несовершеннолетними…

… и я в этом почти уверен. Во всяком случае, о защите детства в СССР кричат на всех углах и из каждого утюга! Но декларируемое и действительное в СССР далеко не всегда тождественно…

… и всегда есть внутренние распоряжения, служебная необходимость и самое банальное, что только может быть — в разработке, официально, мои родители. Собственно, эта версия более чем вероятна, ведь бабушкин архив, существует он или нет, интересен очень серьёзным людям, кто бы они ни были.

Полагаю, не так уж важно, существует ли этот архив и существовал ли когда-то. Он МОЖЕТ существовать, и тогда… ах, какой там может быть компромат!

Опять же, неважно на кого и какой, важно то, что он, компромат, может быть, и он МОЖЕТ изменить существующий баланс.

Если предположить, что всё происходящее только часть какой-то Игры, в которой наша семья всего лишь пешки, легче от этого почему-то не становится. Пешками, при необходимости, легко жертвуют.

Вряд ли за нами следит сейчас наружка, вооружённая лучшей на это время шпионской техникой, и даже если всё очень серьёзно, птицы мы не того полёта, чтобы тратить на нас такие ресурсы. Не вижу в этом ни малейшей необходимости, по крайней мере — сейчас. Вернее всего, кому-то из грузчиков просто велено подойти к кому-то из непосредственных руководителей и сказать, что Савелов вышел…

… но всё может быть, и может, черт подери, действительно — всё!

Мама бледно улыбается, стараясь не показывать волнения, но мелкий тремор руки, вцепившейся в подлокотник дивана, выдаёт её с головой. Отец внешне невозмутим, как индейский воин, или вернее даже, как кирпич, но — перебарщивает, забывая не только мигать, но и иногда — дышать.

Если бы у нас было время, и мы были бы уверены, что оно, это самое время, есть, наверное, мы придумали бы что-нибудь получше. А пока, в условиях надвигающегося апокалипсиса — вот так!

Зашнуровав кеды, улыбаюсь родителям, и, чувствуя, что получился какой-то жалкий оскал, выскакиваю в коридор, и через несколько секунд, хлопнув дверью, ссыпаюсь по лестнице, перепрыгивая через потёк свежей мочи. В голове — Пасхальная Неделя, и мозг, кажется, перегрет до предела.

Перебегаю дорогу, мельком глядя по сторонам, и всё увиденное отпечатывается в памяти с фотографической точностью, и быть может — навсегда. Номер проезжающего автомобиля, взлетевший голубь, подозрительный стеклянный блеск в полусотне метров, сстулившийся прохожий с костылём, перекосившийся на правый бок…

… и мои, мать их коллеги, среди которых наверняка есть та самая сука!

' — Хорошо, что не нужно изображать спокойствие', — мелькает мысль, пока я здороваюсь с мужиками, спешной скороговоркой вываливая на них всё, что я думаю о гостях, рубашечках, и необходимости изображать пай-мальчика, развлекая скучающих тёток, до которых лично мне нет никакого дела!

— … за целый день — вот так вот! — бью себя ребром ладони по горлу, и тут же, без перехода:

— Дай папироску, дядь Паш!

— Да мне-то не жалко, племянничек! — весело хмыкает толстопузый водила, доставая из кармана чуть смятую пачку, — но родители не заругают?

— А-а, чёрт… — суетливо оглядываюсь на окно комнаты, выходящей как раз на задворки магазина, но тут же нахожу выход, — за машину спрячусь!

Получив папиросу и коробок спичек, трясущимися руками ломаю несколько штук, прежде чем удалось прикурить. Затянувшись неглубоко, пережидаю лёгкое головокружение, знакомое каждому, кто давно не курил, и, уже не столь нервно, рассказываю о, мать их, гостях!

— Конвейер… — сплёвываю на асфальт тягучую слюну, — одних выпроводили, другие уже в дверях.

— Эт у тебя праздник колхозной лошади был сегодня! — хохотнул добродушный пожилой грузчик Василич, поглаживая лысину, — Голова в цветах, а жопа в мыле!

— Ну да… похоже, — соглашаюсь с ним и делаю затяжку, привалившись спиной к фургону.

— А с чего эт? — интересуется водила, — День рождения у родительницы?

— Да нет… — отмахиваюсь с досадой, — другое! Комнатушка у нас маленькая, а мебели хорошей днём с огнём не найдёшь, да и куда её ставить⁈

Разговор на некоторое время сместился в сторону мебельной промышленности, уничтоженных Хрущёвым артелей и почему-то — денежной реформе, чтоб её авторам, сукам, до самой смерти икалось!

— Так что с мебелью-то? — вернулись к теме мужики, наругавшись всласть.

— А… да придумали с отцом, как из говна и палок эрзац нормальной мебели сделать, вот и понабежали курицы! Повод!

— Бабы, — понимающе поддакнул один из товароведов, принимающий товар, — известное дело!

— А что там… — начал было угостивший меня папироской водитель, и сердце у меня забухало…

Это одно из уязвимых мест нашего плана, и не дай бог, они сейчас напросятся в квартиру! В теории, нашествие стада грузчиков, водителей и продавцов — в плюс, поскольку может надёжно похерить вопросы с долларами…

… но это в теории!

Но если пустить всё это стадо… то как потом не пустить продавщиц из ГУМа? А им же интересно… и главное, рядом ведь! В обеденный перерыв сбегать можно, и не откажешь! Не принято здесь такое.

А запусти их… и всё по новой! Даже если не будут больше ничего подбрасывать (что не факт!), это ж несколько недель паломничества, и не знаю, как столь длительный стресс способны перенести родители, но лично у меня, кажется, будет новый припадок!

— Сейчас бы коньячку грамм пятьдесят, — произношу мечтательно, будто не услышав вопроса, — нервы подлечить…

Послышались хохотки и рассуждения о том, чем лучше лечить нервы.

— … в морду кому-нибудь сунуть на танцах, вот и все нервы проходят! — хохочет один из мужиков, — Сперва ты, потом тебе…

— А потом просыпаешься в милиции, — язвительно добавил другой, — и пятнадцать суток метёшь улицы!

— А давай сразу, малой! — захохотал Василич, — В морду сувать, эт не дело, а за работой у нас дело не станет! Хорошо нервы лечит! Так, мужики?

— А-га-га! — неожиданно басовито захохотал тщедушный, можно даже сказать, плюгавый мужичок из слесарей, обслуживающих ГУМ, — Метлу не обещаю, а работы у нас валом, и могу даже… га-га-га… не наливать! По малолетству!

— А и в самом деле, Мишаня! — подмигнул мне продавец, — Давай, а? Там на складу прибрать надо, а?