Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Итак, — произнес он, усевшись в кресло напротив дивана, где устроились мы с мамой. — Что привело вас ко мне сегодня?
Я рассказала ему, что мама отслеживает мои передвижения по сигналу мобильного телефона и меня это крайне нервирует. Мама, в свою очередь, рассказала, что, услышав о моем интересе к крав-мага, восприняла это как признак того, что я не чувствую себя в безопасности. Тогда я рассказала доктору Петерсену, как они узнали про спортзал Паркера, отчего у меня возникло ощущение клаустрофобии. В ответ мама заявила, что я обманула ее доверие, открыв постороннему семейную тайну, в результате чего она чувствует себя так, будто ее выставили на всеобщее обозрение в голом виде.
Доктор Петерсен слушал все это с неизменным вниманием, иногда вставлял замечания, но говорил редко, давая выговориться нам обеим. Наконец, когда словесные потоки иссякли и мы замолчали, он спросил:
— Моника, почему вы не говорили мне, что отслеживаете телефон Евы?
Мама тут же вздернула подбородок. Мне ли было не знать эту оборонительную позицию.
— Потому что не видела в этом ничего дурного. Многие родители отслеживают своих детей с помощью мобильных телефонов.
— Несовершеннолетних, — вырвалось у меня. — А я взрослая. Мое личное время принадлежит мне.
— Скажите, Моника, а вы не пробовали представить себя на ее месте? — поинтересовался доктор Петерсен. — Что почувствовали бы вы, узнав, что кто-то следит за вашими передвижениями без вашего ведома и без вашего разрешения?
— Да ничего, если бы знала, что этот «кто-то» — моя мать, а полученные сведения дарят ей душевное спокойствие.
— А вы подумали о том, как ваши действия сказываются на душевном состоянии Евы? — мягко спросил он. — Ваше желание оберегать ее вполне понятно, но вам не мешало бы открыто обсуждать с нею шаги, которые вы намерены предпринять. Очень важно заручиться ее пониманием. И лишь на таких условиях вы сможете ожидать от нее сотрудничества. И вы должны уважать ее неотъемлемое право устанавливать границы личного пространства, которые могут быть уже, чем вам хотелось бы. — И когда мама негодующе фыркнула, он продолжил: — Моника, Еве необходимо иметь личное пространство в определенных границах. Она должна чувствовать, что способна контролировать свою жизнь. В свое время она была этого лишена, и мы обязаны уважать ее право на личную свободу, причем в той форме, какая кажется ей наиболее подходящей.
— Ох, — пробормотала мама, крутя в пальцах носовой платок. — В таком смысле я об этом не задумывалась.
Нижняя губа матери задрожала, и я потянулась к ее руке.
— Раз уж я решила рассказать Гидеону о своем прошлом, меня бы ничто не остановило. Но мне следовало сначала предупредить тебя. Извини, что об этом не подумала.
— На самом деле ты гораздо сильнее, чем когда-либо была я, — отозвалась мама. — Но я все равно ничего не могу поделать со своим беспокойством.
— Моника, я предложил бы вам найти время, чтобы хорошенько подумать о том, какого рода события и ситуации порождают у вас наибольшее беспокойство. А потом все это записать, — начал доктор Петерсен и, когда мама кивнула, продолжил: — Составьте пусть не исчерпывающий список, но для начала достаточный, а затем сядьте с Евой вдвоем и обсудите вопрос о том, какая стратегия применительно к этим проблемам позволит вам обеим жить с наименьшими моральными издержками. Например: если вы начинаете нервничать, всего пару дней не имея вестей от Евы, возможно, эсэмэска или электронное письмо смогут поправить дело.
— Ладно.
— А если хотите, мы сможем пройтись по списку вместе.
От всего этого мне захотелось выть: мне угодили в самое больное место. Я, конечно, не надеялась, что доктор Петерсен сумеет образумить маму, однако думала, что он, по крайней мере, проявит твердость. Бог свидетель, мама нуждалась в том, чтобы кто-то это сделал, — кто-то, чей авторитет она признает.
Когда прием закончился и мы собрались уходить, я попросила маму подождать в приемной, пока я задам доктору Петерсену один очень личный вопрос.
— Да, Ева?
Он стоял передо мной с бесконечно терпеливым и мудрым видом.
— Мне просто интересно… — Я помедлила: пришлось сглотнуть застрявший в горле ком. — Возможно ли для двоих, переживших сексуальное насилие, иметь между собой нормальные романтические отношения?
— Абсолютно.
Этот немедленный недвусмысленный ответ позволил мне выпустить застрявший в легких воздух.
— Спасибо, — пожала я его руку.
* * *
Дома я открыла дверь ключами, возвращенными Гидеоном, и направилась прямиком в спальню, лишь помахав Кэри, который занимался в гостиной йогой с помощью видеодиска.
Раздеваясь на ходу, я с трудом дошла до кровати и рухнула как подкошенная. Я лежала в одном нижнем белье на прохладных простынях, обхватив руками подушку и закрыв глаза.
Дверь отворилась, и спустя минуту на кровать присел Кэри.
— В чем дело, детка? — спросил он, убирая пряди волос с моего лица.
— Мне сегодня дали пинка под зад. Правда, вежливо: в виде конверта с запиской.
— Ты все понимаешь, Ева, — вздохнул Кэри. — Он отталкивает тебя, поскольку боится, что ты, как и все остальные, обманешь его ожидания.
— А я лишь подтвердила, что он прав.
Я поняла, что сказанное сейчас Кэри подходит ко мне как нельзя лучше. Едва припекло, я пустилась в бегство, уверенная, что все кончится плохо. А в итоге полностью утратила контроль над тем, кого оставила позади.
— Это потому, что ты изо всех сил стараешься защитить собственное восстановление.
Кэри прилег рядом, обхватил меня жилистой, мускулистой рукой и привлек к себе. Я с готовностью прижалась к нему, только сейчас поняв, как нуждаюсь в таком утешении.
— Возможно, он бросил меня не из-за своего прошлого, а из-за моего.
— Ну, если это правда, то хорошо, что все кончилось. Но сдается мне, вы двое в конечном счете еще найдете друг друга. Во всяком случае, я на это надеюсь. — Его мягкое дыхание обдавало мою шею. — Уж больно мне хочется, чтобы всех затраханных жизнью ждало впереди вечное счастье. Ева, дорогая, укажи мне путь. Подари мне веру.
В пятницу утром заночевавший у нас Трей сидел за завтраком со мной и Кэри. Попивая первую за день чашку кофе, я присматривалась к их поведению и с неподдельным волнением отмечала, как они обменивались интимными взглядами и легкими прикосновениями. У меня тоже бывали такого рода отношения, чего я в свое время не ценила. Они были уютны и необременительны, но в то же время основательны на свой, особый лад. Насколько вообще глубоким может быть чувство, если ты не знаешь темных глубин души своего любовника. Именно с такой дилеммой я столкнулась в отношении Гидеона.
Начался «Второй день после Гидеона». Начался с того, что я опять поймала себя на желании отправиться к нему и попросить прощения за то, что сбежала. Мне хотелось объяснить, что я пришла ради него, что готова и выслушать его, и, если ему так легче, просто вместе помолчать. Но я была слишком эмоциональна. Слишком уязвима, слишком боялась отказа. А знание того, что он не подпустит меня слишком близко, лишь усиливало этот страх. Даже сумей мы сейчас как-то уладить ситуацию, я все равно страдала бы, пытаясь склеить жизнь из тех обрывков и кусочков, которыми он решил со мной поделиться.