Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 89
Перейти на страницу:

Сколько помнил себя Владимир, ему хотелось стать писателем. Мама, филологическая женщина с большими глазами и такими же большими претензиями, с детства пичкала Владимира лучшими образцами литературы в надежде, что образцы непременно дадут однажды всходы. Которые впоследствии заколосятся и поднимут Владимира вверх, к сверкающим высям изящной словесности. «Набокова тоже звали Владимиром», – думала филологическая женщина и ставила очередную книжку на полку в комнате сына.

Книги она любила, как другие любят деньги, – безоглядно, а с людьми у нее отношения складывались сложнее. Свету она вообще не признавала, зато сразу пригрела Геню.

Гене, впрочем, тоже доставалось от мамы Владимира.

Шлепая на стол блюдо с цыпленком табака, она говорила:

– Конечно, Геня, ты много пишешь и много читаешь, но так работать с книгой , как мой Владимир, ты вряд ли научишься.

– «А что, если добавить сюда эстрагона?» – спрашивала она в другой раз будто бы у Гени, но на самом деле сама у себя, чтобы тут же с усмешкой сказать: – «Тогда уж надо и Владимира добавить!» – и косо взглядывала на любовницу сына: узнала она, откуда каламбур?

Геня узнавала откуда, послушно улыбалась, но молчала, замыкаясь в присутствии этой странной, до самого сердца пропитавшейся книжной пылью женщины.

Владимир не видел, как мама общается с Геней, его занимало другое. Он мечтал придумать интересную историю, книгу, которую ему самому хотелось бы прочитать.

В книгах он ценил не сюжет, не слог, не умствования, а то особенное, легкое и неуловимое настроение, которое по крупицам рассыпано в совершенно разных сочинениях. Владимир собирал это настроение по капле, торжествовал, наткнувшись на очередное грибное место в книге, и снимал пробу аккуратно, как ученый.

Так собирают бесценный шафран – вручную, бережно, по лепесточку. Нужное настроение почти всегда было связано с путешествиями – Владимир, как многие, истово верил, что все самое прекрасное надежно упрятано в чужих краях, но, даже если повезет, можно обнаружить лишь его следы. Печати птичьих лапок на песке, аромат жасмина в темном саду, память о давно отболевшем поцелуе.

Застав счастливую эпоху пресс-туров, Владимир с камерой Фаиной бесплатно ездили по миру – в компании таких же штатных гомеров они воспевали заранее одобренные маршруты, выставки и фирмы. Фаина послушно снимала нужные заказчикам виды и планы, но потом, отработав поездку, они пускались во все тяжкие, а на самом деле в легкие и чудесные приключения свободного дня.

Владимир, держа тяжелую Фаину на отлете, ловил те самые моменты, ради которых путешествовал и жил, а дома, притушив полыхавшее любопытство Молекулы духами из дьюти-фри, сортировал удачные кадры. Венеция – уставший мальчик в маске ангела. Париж – дым от жареных каштанов скрывает лицо продавца. Нью-Йорк – гитарист в трусах и шляпе на Таймс-сквер.

Владимир видел много стран, но, к сожалению, нагнать прекрасное ему почти никогда не удавалось – даже Фаина с ее мощной тягой к искренности была тут плохой помощницей.

Наверное, будь Владимир прирожденным поэтом, ему лучше всего удавались бы изящные миниатюры, прелестные пустячки из нескольких строк, похожие на подпись под фотографиями, – но, на беду, Владимир желал писать романы. Пьесы, стихи, рассказы – все это было как разминка для легкоатлета. Он готовился к самому главному забегу своей жизни – роману, после которого можно будет спокойно, с чувством «я сделал все что мог», умереть.

Мама Владимира мыла фрукты и пытала Геню очередной цитатой:

– «Повернула каску, и можешь себе представить, оттуда бух! груша, конфеты, два фунта конфет!..»

– «Анна Каренина», – бледно улыбалась Евгения. – Как похоже на нынешние фуршеты! Там тоже все набирают полные каски фруктов.

Мама была недовольна, что загадку так быстро разгадали, но она хотела быть справедливой, а потому протянула Евгении честно заслуженную мокрую и каменную базарную грушу.

Владимир шептался в комнате с Фаиной. Мама мыла – и не раму, и не Лару, а виноград. Ягоды зеленые, будто стеклянные… Мама мыла виноград и приговаривала:

– «Знаете, от чего я умру? От того что в один прекрасный день где-нибудь в открытом океане поем немытого винограда».

Эту цитату Евгения не опознала и выронила надкушенную грушу.

– Ага, попалась! – возликовала филологическая женщина. – «Трамвай «Желание»! Бланш Дюбуа!

– Давай уйдем, Владимир, – тихо попросила Евгения, – а то мне кажется, что я участвую в литературной викторине.

– Мы все в ней участвуем, – сказал Владимир. – Мама права, ты не умеешь работать с книгой.

Он всегда говорил Евгении все что вздумается – знал, что она, как луженый желудок, все переварит и вытерпит.

Малочисленные общие знакомые удивлялись (по мере воспитания кто вслух, кто про себя), чем мог привлечь такую прекрасную девушку этот фотограф, отягощенный к тому же мамой, женой и амбициями. Читателя, наверное, тоже смущает странный выбор Евгении. Но в нем нет ничего странного. Евгении нравилось, как от него пахнет. Нравились его тонкие пальцы и гладкий лоб. Нравился его голос – ведь вокруг мало приятных голосов. Люди лают, визжат, пришепетывают, и только некоторые голоса звучат и переливаются. Владимир раздражался, когда Евгения начинала говорить ему о том, какой у него удивительный голос, – он считал, что она издевается, и был не прав.

Наличие книжек Евгении, их присутствие в мире – ранили Владимира, ведь его рукописи (пьесы, стихи, рассказы) упрямо отвергались издательствами, которым он открыл наконец свою тайну. Владимир считал, что издательства к нему придираются, и снова был не прав.

Он упорно собирал материал для романа.

– Много героев в романе, – однажды сказала ему Евгения, – это как много ингредиентов в деликатесном блюде: одно обязательно выскочит вперед и начнет исполнять танец с одеялами, перетянутыми на себя!

– Вот если бы я начала писать сейчас новый роман, – добавила Евгения, – я прежде всего дала бы наконец высказаться второстепенным персонажам.

«Второстепенные персонажи… В самом деле, надо бы дать им наконец высказаться от души. Простые и скромные труженики полей, они растворяются в будущем так легко, как сахар в чае случайных попутчиков. Их почти никто и никогда не слушает! Потому что, если начать их слушать, выяснится, что у каждого из второстепенных есть своя собственная свита, свой подшерсток, свой собственный круг третьестепенных героев. И этих, третьих, тоже надо выслушать!» – поспешно и лихорадочно думал Владимир, провожая Евгению и записывая только что обретенные бесценные мысли.

В его романе всем героям – как в идеальном обществе! – будут выданы равные права. И пусть даже это делал уже кто-то великий или просто известный! – Владимир всегда с одобрением относился к «высокому списыванию» и как сочинитель (автор пьес, романов и стихов) не раз испытывал острые приступы криптомнезии.

– «Я беру свое добро, где нахожу его», – торжественно процитировала бы в этом месте филологическая мама Владимира.

1 ... 54 55 56 57 58 59 60 61 62 ... 89
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?