Затем настало время привести в исполнение мои планы. Несмотря на то что я действовал в интересах Матери нашей Церкви, мне было тяжело. Но я сумел перебороть себя, раздавил мерзопакостного червя сомнения и анонимно информировал власти в Мадриде о местонахождении Уго.

Что было дальше, я подробно не знаю, мне только известно, что Уго был немедленно арестован и предан суду. Его признали виновным по всем пунктам обвинения, его пытали… От Уго хотели получить тайну захоронения сокровищ, но он, несмотря на мастерство мадридского палача, ничего не выдал. Его приговорили к сожжению на костре, которое в самый последний момент по моей настоятельной просьбе было заменено удушением, и Уго сожгли уже мертвым.

Так закончил свою жизнь брат мой Уго, и случилось это 8 января года 1551-го. Я знал, что Уго хотел видеть меня, но не мог пересилить себя и показаться ему на глаза. Я знал, что виновен в его смерти, хоть и сделал это исключительно ради блага нашей Церкви.

Следующей после казни Уго весной я отправился в одиночку на бретонское побережье и отыскал ту самую пещеру, в которой Уго схоронил свою добычу. Он не обманул меня, мой бедный брат. В песке я обнаружил десять огромных корабельных сундуков, которые были заполнены сокровищами, восемнадцать просмоленных бочек с золотым песком и самородками, равно как и огромный золотой диск с изображением еретического гелиобожества, усеянный отборными изумрудами и рубинами. И все эти сокровища принадлежали только одному человеку — мне!

Но в отличие от Уго я и не помышлял о собственном обогащении, я оповестил архиепископа, и его солдаты под моим неусыпным контролем вывезли сокровища из пещеры. Мой монастырь получил долю от золота Уго, и оно нашло нужное применение.

Шли годы, я старел, время менялось, меняя и нас. И я, раньше уверенный в том, что совершил правильный поступок, предав Уго мучительной смерти, постепенно приходил к мысли, что на самом деле я совершил не заслуживающее никакого прощения злодеяние.

Да, я предал, да, убил — но сделал это к славе Церкви и Господа! И все же я не могу утаить эти события и хочу, чтобы потомки знали о том, что произошло.

Давно уже нет Уго, кости его сгнили и рассыпались в прах в сырой земле, его дети, выросшие и возмужавшие, осели в Валло-дю-Крэ, у них самих есть чада, а у тех — свои… Они все любят меня, почитают и частенько навещают в монастыре. Они и не знают, что именно я являюсь виновником гибели их отца. Впрочем, они не любят говорить об Уго. Я — тоже.

Скоро, чувствую я, настанет моя пора предстать перед всемудрейшим Спасителем. Я не боюсь этого, так как готов отвечать за все свои прегрешения. Единственное, в чем я сомневаюсь, и это сомнение жжет мне душу холодным инфернальным пламенем, — правильно ли я сделал тогда, много десятилетий назад, когда обрек на смерть Уго? Но Господь простит этот грех, так как все золото было пущено на богоугодные деяния. И это служит мне оправданием моих действий.

Но сомнение все же остается. Сомнение — самый страшный грех христианина, который не имеет на него права. Ибо вера в Господа безгранична.

Время от времени я вспоминаю наше с Уго путешествие в Новый Свет. Меня до сих пор тревожат картины событий в запретном городе Эльдорадо…

О Господи, смилуйся, прошу Тебя, над моей грешной душой и помоги мне обрести покой и лишиться сомнений.

Amen!

Окончено: 18 июня года 1601-го от Рождества Христова в три часа пополуночи…»

Ирина отложила последний лист потрясшей ее исповеди отца Ансельма д'Эрбервиля. Теперь ей стало понятно, почему потомки Уго пытались скрыть истинный манускрипт всеми возможными способами. Ансельм пытался облечь в слова свой крик души…

— Мы подъезжаем к Лондону, — сказал Роберт, который, не отрываясь, наблюдал за Ириной. — Ну что, я смотрю, на вас произвело неизгладимое впечатление повествование достопочтенного настоятеля. Я уже имел возможность ознакомиться с его откровениями.

— Бедный Ансельм, — произнесла Ирина. — Как мне жаль его…

— Жаль — Ансельма? — изумился Роберт. — Отчего же, позвольте спросить? Он предал брата, обрек его на смерть, перебил почти всех дольмеков, именно по его приказу была уничтожена уникальная библиотека индейцев, и вам жаль этого ханжу?

Ирина покачала головой:

— Он вовсе не ханжа, более того, он искренне и истово верил, однако, как и всякий человек, был не застрахован от ошибок.

Поезд тем временем замедлял ход, мелькали огни британской столицы. Ирина потянулась и ощутила усталость. За эту ночь произошло так много всего — события в библиотеке монастыря, смерть Ярослава Мефодьевича, ее бегство. И летопись Ансельма.

— Ансельм Ансельмом, — сказал Роберт, — но мне необходимо получить оригинал рукописи, который находится теперь в руках… В неизвестно чьих руках!

— Зачем вам… тебе оригинал? — спросила Ирина. — Разве в нем есть что-то, чего нет в этом переложении?

— Да, есть, — произнес Роберт. — Рисунки, которые выполнил Ансельм. Отец Жером, который перекладывал летопись на современный французский, не имеет таланта рисования. Поэтому он и не воспроизвел зарисовки, сделанные Ансельмом на обратной стороне каждого из листов манускрипта. Я же, дурак, не сделал копий, так как рассчитывал, что рукопись будет в моем распоряжении.

— И чем ценны эти рисунки? — спросила Ирина, но ответа не получила, так как приятный голос сначала по-французски, а затем по-английски объявил, что через несколько минут поезд прибудет в Лондон.

Они вышли на платформу вокзала Ватерлоо. Было раннее утро, пассажиров не очень много. Ирина подумала — и что дальше? Она приехала в английскую столицу, сбежав из Парижа. А ведь, судя по всему, ее личностью интересуется полиция.

— У меня есть небольшая квартирка в Лондоне, — сказал Роберт. — Думаю, сейчас самое время немного отдохнуть. По крайней мере тебе.

Они взяли такси, которое доставило их к «небольшой квартирке» Роберта. Так он именовал четырехкомнатные апартаменты в престижном районе Лондона. Обстановка поражала великолепием и роскошью.

— И ты все это украл? — спросила Ирина, после того как Роберт, открыв хитрую и сложную систему замков, пропустил ее в квартиру.

— Что-то украл, а что-то заработал, — ответил Роберт. — Я же говорил тебе, что в то время, когда не занят грабежами, веду вполне обыденную и даже скучную жизнь.

— И зачем ты этим занимаешься? — спросила Ирина, но не получила ответа. Она заметила, что Роберт иногда игнорирует ее интерес к собственной персоне. И вообще, как-то странно получается, почему он предложил ей помощь? Она ему понравилась, ему стало ее жалко? Но это вовсе не причина для того, чтобы брать ее с собой в Лондон.

— Ты можешь уйти в любой момент, — заявил Роберт. — Я тебя не удерживаю, но, зная полицию, могу сказать, что сегодня в газетах ты прочтешь о себе очень много занятного. Ты, кажется, хотела связаться с некой подругой в Лондоне. Что ж, попробуй.