В следующие одну-две минуты я был слишком занят, чтобы обращать внимание на общее сражение. Я знал только, что вокруг нас каким-то образом освободилось место и что огромный черный конь исчез, иначе он наверняка схватил бы меня за шею и одним ударом зубов вышиб бы из меня дух.

У меня было преимущество, потому что римлянин упал на спину, а я на него сверху, но, когда я попытался схватить его за горло, моя рука соскользнула по его полированному нагруднику, и я свалился в сторону. В следующий миг он вывернулся из-под меня, и какое-то мгновение мы лежали на боку, лицом к лицу, цепляясь и хватаясь друг за друга.

В потасовке кинжал выпал у меня из пояса и воткнулся в землю между нами рукоятью вверх. Я потянулся к нему, но враг оказался проворнее и быстрым рывком выхватил кинжал из ножен. Лезвие взметнулось в солнечном свете, и тогда я сыграл с врагом шутку, которая решила исход дела.

Я отпустил его и перекатился на спину, полузакрыв глаза. Решив, что я потерял сознание, он с торжеством что-то коротко прошипел и ткнул кинжал мне в шею. Но прежде чем лезвие коснулось меня, я выкинул правую руку и схватил врага за запястье с такой силой, что косточки в его руке затрещали. Затем медленным, выворачивающим движением я заломил его руку так, что кости сломались, а суставы выскочили из гнезд. Кинжал безвредно скользнул по моей кольчуге, его лицо посерело от боли, левая рука, которой он пытался схватить меня за горло, ослабла, и я нанес ему такой удар под челюсть, что в ней что-то хрустнуло, и он упал без чувств.

Я встал, встряхнулся, смахнул пот и грязь с лица и огляделся. Первое, что я увидел, был лежащий рядом огромный меч. Я поднял его, и когда мои пальцы снова сомкнулись на знакомой золотой рукояти, я взмахнул им высоко над головой и снова выкрикнул тот удивительный боевой клич, чей незнакомый звук принес мне одно мгновение паузы, которое решило исход поединка.

Тогда я поцеловал рукоять с пылом человека, впервые целующего губы возлюбленной, и в этот момент рысью подъехала Зорайда.

— Мир тебе, Халид! Вижу, ты снова нашел свою вторую любовь! Это была доблестная битва! Мы освободили поле для тебя, чтобы ты с честью выиграл ее.

Я огляделся и увидел сотню наших воинов-дев, окруживших меня широким кругом, отгоняя и друзей, и врагов мечами и копьями, а снаружи со всех сторон все еще гремел бой.

— Мир и тебе, Зорайда! — ответил я. — Да, мой боевой друг вернулся ко мне через много лет. А теперь благослови его еще раз, как ты сделала это давным-давно в Армене, и тогда ты увидишь, что он может сделать во имя ислама и во имя тебя.

С этими словами я взял меч за клинок и протянул ей золотую рукоять, а она, приняв ее правой рукой, поцеловала ее, как это сделала Илма много веков назад, и вернула со словами:

— Держи свою мечту! А теперь садись снова на коня и давай посмотрим, как рассеются неверные.

Она подала знак двум девушкам из своего отряда, и они подъехали, ведя черного римского коня между ними. Как я узнал впоследствии, именно Зорайда и ее девушки промчались мимо меня, расчищая дорогу, когда я атаковал римлянина, и поймали его коня, когда я сбросил с него всадника.

— Воистину, ты сделала меня своим слугой и должником навеки! — воскликнул я, бросив взгляд любви и благодарности на ее пылающие щеки и сияющие глаза. Я схватил великолепное животное за гриву и подхвостник и вскочил в седло. Когда мои ноги нашли стремена, уздечку отпустили, и конь встал на дыбы подо мной в один короткий миг возмущения; но с таким же успехом он мог бы попытаться вылезти из седельных подпруг, чтобы сбросить меня. На его широкой спине я чувствовал себя настолько привычно, что, когда я послал его гарцевать и скакать по кругу под восхищенными взглядами сотен пар ярких глаз, конь понял, что нашел своего хозяина.

Зорайда подъехала ко мне. Наши всадники, что стояли между нами и врагом, открыли нам путь, и под дикие крики и торжествующие возгласы мы двинулись к отряду римских всадников, который как раз в это время атаковал отряд наших пехотинцев. Им было достаточно одного взгляда на меня, чтобы понять, что их предводитель либо мертв, либо захвачен в плен, потому что я сидел верхом на его огромном черном коне, все еще украшенном его яркой сбруей, и в моей руке был меч, с которым он вышел на битву.

Они бы повернулись и сбежали, если бы у них было время, но мы слишком быстро их догнали. Мы напали на них с фланга, прежде чем они успели развернуться, а в следующее мгновение я уже был среди них, призывая аллаха и победу и посылая людей и лошадей в кровавую топь с каждым шагом коня и с каждым ударом моего дорогого давно потерянного клинка.

Позади меня двигались Зорайда и ее девы, которые яростно рубили и крошили, кололи и резали, как лучшие конные воины всех веков, и с пронзительным смехом призывали разбегающихся трусов остановиться и сразиться с женщинами, если они боятся мужчин, хотя, клянусь богами, что касается меня, то я предпочел бы иметь дело с вдвое большим числом мужчин, чем с теми фуриями, которые следовали за знаменем пророка в наших самых ранних войнах.

Как только мы рассеяли римскую конницу, что заняло немногим больше времени, чем мой рассказ о нашей первой атаке, мы поскакали назад к главному сражению, и там обнаружили Али, Амру и Дерара, которые быстро оттесняли идолопоклонников, разбив их строй на беспорядочно сопротивлявшиеся группки, которые, надо отдать им должное, сражались с большей храбростью, чем надеждой. Сверкающая гордость римской фаланги была сломлена и исчезла. Осталась только одна когорта, собравшаяся вокруг имперского штандарта, перекрывая друг друга щитами, как делали во времена великого Юлия.

Перед ними лежала темная, неровная полоса трупов мусульман, показывающая, как сурово и аккуратно римляне делают свою последнюю работу, а перед этими телами товарищей две сотни наших лучших лучников осыпали римлян стрелами так же густо, как снежинки падают на Ливан.

Когда мы подъехали, Али, который теперь был рядом со мной, метнул дротик с такой меткостью и силой, что дротик расколол шлем человека в первой шеренге и вонзился острием в горло человека за ним. Оба пошатнулись, упали вперед, и