— Мелочи! — повторяла Ариадна. — Дима, это настоящие пустяки!

Но это были далеко не пустяки. Помощь Ариадны давно не ограничивалась темами и деталями. Без нее Вадим уже много лет назад исписался бы, выдохся, остался с пустыми руками и головой, тупо думая ежедневно: о чем же писать, о чем, о чем…

Да он вообще никогда не стал бы Вадимом Охлынином, если бы не Ариадна!..

Теперь все его книги и переиздания правила и переделывала на свой лад Ариадна, именно ее идеями и фантазией, ее воображением были наполнены стихи и песни Охлынина, часто дохленькие и чахлые в зародыше. И только Ариадна, одна Ариадна умела вдохнуть в них хоть какую-нибудь советскую жизнь, довести до подобия совершенства, преподнести редакторам так, что те порой радостно ахали, понимая, как будет вновь ликовать ЦК.

Самостоятельно вымученные Вадимом несколько песен смотрелись жалким подражанием его же собственному юношескому творчеству и выглядели убого по сравнению с тем, что выходило из-под пера Ариадны.

Сознавать это было страшно.

Иногда Охлынину становилось стыдно, обидно до боли, до отвращения к самому себе, что он так откровенно пользуется мыслями и подсказками Ариадны, а сам — давно бесплоден и беспомощен, абсолютный ноль.

В такие минуты он ненавидел ее, проклинал, даже хотел, чтобы она исчезла… Но быстро приходил в себя и, опомнившись, вновь обращался к жене, как к единственному источнику своего успеха.

Когда жизнь вошла в привычное ровное русло, и все потекло по заведенному женой, отрепетированному ею, хорошо продуманному и выверенному маршруту, Вадим перестал психовать и бояться за свой завтрашний день. Ариадна его организовала и обеспечила.

Теперь поэта куда больше интересовали девочки. Они нежно и настойчиво будоражили его сердце, тормошили его ласковыми голосками и теплыми лапками, тревожили тонкими сладковатыми запахами духов и помады, теребили каблучками и развевающимися юбками…

Инга выделялась среди всех его многочисленных пассий. Чем — Вадим бы объяснить не сумел. Сюда бы Ариадну, она бы с ходу все сформулировала четко и ясно…

Впервые увидев Ингу и понаблюдав за ней, поэт почувствовал себя ребенком, который беспомощно смотрит, как улетает красный воздушный шарик, выпущенный им из рук. Странное непонятное ощущение толкнуло его к Инге…

А потом потребность ее видеть, слышать, чувствовать становилась все настойчивее и навязчивее. Великим поэтом завладела ее природная сила обаяния. Сообразительная и чуткая, Инга это быстро заметила и лишь удовлетворенно, блаженно посмеивалась, флегматично потягивая любимый коктейль. Хотя Вадим часто уходил от нее раздраженный каким-нибудь ее поступком или словом.

Инга стала резковата, ей нравилось шокировать окружающих и порой бросать грубое словцо, взрывающееся новогодней петардой. Выучка Павла и Лехи пришлась очень кстати.

— Скушаешь! — ласково говорила она своему очередному поклоннику, обхамив его.

И каждый действительно принимал от нее буквально все без возражений и возмущений.

С жестокостью красивой женщины, никогда не сомневающейся в победе, она бесстрастно и холодно ставила эксперименты над своими подопытными возлюбленными, как когда-то ставили над ней. Спокойно и насмешливо следила за их бесполезными стараниями освободиться или ответить.

Однажды она безмятежно заявила поэту, причем с серьезной и раздраженной интонацией, без всякой улыбки:

— У меня от твоих закидонов пенис отваливается!

И Вадим долго потом размышлял, какой замысловатый психиатрический диагноз ей можно поставить. Ничего не придумал.

Но, даже обидевшись и оскорбившись, Охлынин уже на следующий день искал повод увидеть Ингу. Не обязательно в постели. Он готов был с радостью сидеть с ней рядом, дышать ее запахом под аккомпанемент ее развязных речей… И любоваться, как она фривольно, меланхолически покачивает ножкой, заброшенной на коленку другой, как усмехается, как трогательно и влюбленно обнимает ее тело шелк платья, как оно волнуется, когда Инга лениво идет по залу ресторана или к машине очередного поклонника… Вадим разглагольствовал, она — не слушала, улыбаясь размыто и рассеянно…

По мере того, как великий поэт все больше и больше увлекался, он все острее сознавал безнадежность и глупость этой любви. Любовь без перспектив — всегда тупик. Тогда зачем она, для чего? Но разве кто-нибудь задается подобным вопросом, когда неожиданно влюбляется?

Охлынин сознавал, что ему недалеко до старости. И поэтому с удвоенной силой цеплялся за Ингу, как за последний час своей молодости, за угасающий фонарик счастья. Он боялся его упустить… Инга подарила ему чересчур много — настоящую радость. И Вадим дорожил этим.

Инга снимала в Москве квартиру, давно оставив опостылевшее ей университетское общежитие. Она неплохо освоилась за три года жизни в столице. Встреч с Павлом, довольно постоянных, Инге довольно быстро стало не хватать. И ее так же, как позже Вадима, тяготила бесперспективность отношений с Пашей. Ну, и что дальше? С вопросом о замужестве все ясно, он не возникал, поскольку Инга его больше не ставила, и будущее порой рисовалось перед ней в своем не слишком лучезарном свете. Нужно было что-то придумывать, как-то устраиваться, чем-то жить…

О любви Инга тоже больше не размышляла и не задумывалась. Иллюзии ранней молодости миновали, оставили ее в покое, кажется, навсегда. Да и вообще, что такое эта пресловутая любовь, о которой твердят все вокруг, на которой буквально все помешались? Есть ли она? В чем ее подлинные смысл и суть? И существуют ли они?

Инга сомневалась в этом. Примеры родителей и близких ее ни в чем не убеждали. Частные, единичные случаи здесь не подходят, а сухие цифры статистики грустны и унылы. Число разводов растет день ото дня. Тогда что ждет Ингу? Как ей помочь самой себе? Чем зарабатывать деньги?

Родители и Филипп исправно писали, спрашивали об ее успехах, ждали летом домой… Инга усердно отвечала, подробно описывая занятия в университете. Конечно, обо всем остальном она умалчивала. И только иногда на ходу, вскользь думала: странно, что взрослый человек, Филечка, не понимает в жизни абсолютно ничего…

Она все чаще вспоминала Леху, сгинувшего после их последней встречи, когда Инга его попросту соблазнила и затащила в постель. И перебирала в памяти, как четки, его слова. Вера… Церковь… Инга купила церковный календарь и стала потихоньку его почитывать, овладевая непонятными терминами и запоминая дни церковных праздников. Потом ей на улице подарили Новый Завет…

Павел по ее просьбе — в общем, он мало в чем отказывал Инге, разве что в браке — побродил по Интернету и нашел немало вакансий для начинающих журналистов. Все студенты уже со второго курса, а то и раньше, подрабатывали.

Инга прогулялась на несколько собеседований и везде, без исключения, вызвала бешеный интерес мужского начальства и ненависть женского. Павел дал ей несколько практических советов. С его помощью она научилась уверенно ходить и говорить. "Твой успех в редакции зависит от того, как ты себя там проявишь с первой минуты!" — учил Павел. Поэтому Инга отвечала на все вопросы хладнокровно, сдержанно, коротко, с легкой улыбкой. Ни одного лишнего слова! Но успевала перечислить все свои познания и достоинства, именно те, которые сейчас требовались, об остальных лучше умолчать. Она не обращала внимания на взгляды и замечания в свой адрес, на насмешливый тон дам, мечтавших ее смутить. И всегда выигрывала. Ей сделали несколько деловых предложений. Инга их обдумала и разумно остановилась на исключительно мужском коллективе журнала "Боевое содружество". Все, как один, военные в отставке.