– Но… – я судорожно сглотнул слюну, – когда мы узнаем?

– Следующие несколько часов будут критическими. Переломными. Если она выживет, то можно говорить о шансах на выздоровление. Вполне реальных, разумных шансах.

«Реальные, разумные шансы» вовсе не показались мне реальными или разумными.

– Долго ли она останется в операционной?

– Насколько я понимаю, недолго, – откликнулся он. – Ее прооперируют и «починят» ей артерию. Это рискованно, но хирург и я решили: лучше заняться артерией прямо сейчас, чтобы она вновь не разорвалась. Ведь ее разрыв ускорит катастрофический исход.

– Что вы станете делать с артерией и каким образом укрепите ее? – попытался выяснить я.

– Мы применяем пересадку тканей, – ответил он. – Берем отрезок вены из ее другой ноги и «латаем» им артерию. Образно выражаясь, строим мост над пробоиной от пули. Совершенно нормальная процедура, и к ней постоянно прибегают при операциях на сердце. Например, при коронарном шунтировании. Проблема в том, что в это время нужно довести потерю крови до абсолютного минимума.

Я больше не слушал подробности и лишь поинтересовался:

– Когда я смогу ее увидеть?

– После операции она пройдет курс интенсивной терапии. Тогда вас к ней пустят, но ей дадут обезболивающие и снотворные таблетки, и она будет спать. Мы постараемся сохранить ее кровяное давление на максимально низком уровне. Простите, я должен идти. Меня повсюду ждут.

– Спасибо, – поблагодарил его я, но это не имело значения.

– Она попала в надежные руки, – великодушно отметил полицейский.

Я кивнул. И почувствовал себя совершенно беспомощным.

– Знаете, я оставил машину на тротуаре у больницы, – сообщил я. – Мне надо отогнать ее подальше. Так что я покину вас минут на пять.

– Извините, сэр, – возразил полицейский. – Вам нельзя выходить из больницы, пока вы не дадите показания моему начальству.

Его начальством оказался детектив-суперинтендант Олдридж из отделения полиции Метрополитен, прибывший к нам в сопровождении еще одного полицейского, е штатском. Они предъявили мне свои удостоверения.

– Благодарю вас, констебль, – проговорил супер, освободив нашего приятеля от надзора.

– Я позабочусь о вашей машине, – предложил мне констебль.

– Наверное, ее уже отогнали. – Однако я отдал ему и водительские права, и ключи.

Суперинтендант желал выслушать подробный отчет обо всем, что Рози или я делали в течение дня. Нудная процедура. Я с трудом смог сосредоточиться. Мои мысли бесцельно блуждали.

– Я намерен выяснить, как чувствует себя Марина. Отпустите меня к ней, – попросил я, ощутив нарастающий гнев.

– Все в свое время, мистер Холли, – остановил меня супер.

Но я уже поднялся и шагнул к двери.

– Пожалуйста, вернитесь и сядьте, сэр. – Он произнес эту фразу довольно жестко.

– Нет, – заспорил с ним я. – Мне нужно увидеть мою невесту. – Я понемногу начал привыкать к этому определению.

Полиция вела себя в пределах разумного, и я ее не обвинял.

Муж или жена, друг или его девушка часто, пожалуй, даже слишком часто становятся убийцами своих близких. У меня всегда возникало впечатление, что, устраивая душераздирающие пресс-конференции, преступники словно поднимают знамя с крупной надписью: «Я это сделал!»

Если он хочет меня арестовать, то пусть только попробует. Кассир в сандвич-баре подтвердит мое железное алиби. И я должен был взглянуть на Марину.

Но я напрасно надеялся на встречу с нею. Спустившись в приемный покой, я спросил, нельзя ли мне пообщаться с доктором Осборном.

– Простите, он занят.

Готовы ли они мне ответить, в какую палату отвезли Марину ван дер Меер? И в каком она сейчас состоянии?

– Извините, но после операции ее перевели в другое отделение.

Не скажут ли они мне, как попасть в палаты интенсивной терапии?

– Простите, вам лучше обратиться в центральную регистратуру.

На доске объявлений над столом я увидел грозное предупреждение: «Наш персонал вправе не отвечать на вопросы посетителей и не оказывать им содействие». И понял, сколько раздражения и злости скапливается в подобных местах. Эту злость порождают страх, бессилие и боль.

Однако жесткое правило помогло мне побороть собственный гнев. Я удалился из отделений «А» и «Е», направившись на поиски центральной регистратуры больницы. За мной неотступно следовала какая-то тень. Я обернулся и узнал помощника суперинтенданта.

– Мы желали удостовериться, что вы не покинули больницу, сэр, – кратко разъяснил он.

– Отлично, – заявил я. – Значит, вам известно, куда перевезли Марину. Будьте так любезны, перезвоните и уточните.

Он торопливо нажал кнопки своего мобильного телефона и столь же быстро, негромко заговорил.

– Прошу вас, выключите аппарат, – вмешался проходивший по коридору мужчина. – В больнице запрещено пользоваться сотовыми телефонами.

– Я полицейский, – пояснил служащий в штатском.

– А я врач, – ответил незнакомый мужчина. – Мобильные телефоны способны повредить медицинское оборудование.

– О'кей, – согласилась моя тень.

Но через минуту он достал другой аппарат и выслушал ответ.

– Вас неправильно информировали в приемном покое. Она по-прежнему в операционной, – сообщил он. – Там у входа дежурит охранник.

«Теперь Марине нужен не мускулистый охранник, а хранитель ее души, – подумал я. – Ангел-хранитель».

– Я пойду в отделение интенсивной терапии и буду ждать, когда ее переведут в палату, – доложил я.

Моя тень кивнула, и мы вместе двинулись за указаниями в центральную регистратуру больницы.

Я сел на стул у двери отделения интенсивной терапии, напротив лифтов. Тень устроилась рядом со мной. Время тянулось очень медленно.

Я поглядел на часы. Невероятно, но прошло всего пятьдесят пять минут с тех пор, как Рози позвонила мне в сандвич-бар. А я ощущал их как долгие, долгие часы.

Я подумал о родителях Марины, с которыми встречался лишь несколько раз. В прошлом году они остановились у нас в Лондоне на Пасху, а мы гостили у них в Голландии в августе. Тогда Марина показала мне свои родные края. Я должен им позвонить. Нужно дать знать родителям, что врачи боролись за жизнь их дочери. А главное, что она сама боролась за жизнь и, как я надеялся, продолжает бороться. Но звонок можно и отложить на вечер. У меня не было с собой номера их телефона, и я не собирался возвращаться за ним домой.

Кому еще мне надо позвонить?

Наверное, мне стоит сказать Чарлзу. Я буду рад его поддержке.

Чарлз! Господи, как же я не сообразил! Если они, кем бы эти «они» ни были, попытались приостановить мое расследование, выстрелив в Марину, то почему бы им не расправиться и с Чарлзом? В Марину стреляли чуть больше часа назад. От Линкольн'с Инн Филдс можно за полтора часа доехать до Эйнсфорда. А на скоростном мотоцикле и того быстрее.