— Это по этому поводу ты меня разбудила?

— Нет, — вздохнула Фрося. — Я делаю тебе предложение, — объявила невозмутимо. — Если ты скажешь «да» — тут же иду стелить постель.

Сумел унять дрожь пальцев, шагнул к окну, головой задел бумажный абажур, еще шаг, и лбом уперся в железную решетку, а руки протянул к деревцам, под которыми недавно пробирался, но сейчас до листвы не дотянулся.

— Вечно ты головой — в абажур, — сказала с грустью Фрося и пальчиками придержала раскачивающийся белый шар. — Позвоню в церковь.

— Зачем? — я вынул руки из решетки.

Она сосредоточенно набирала номер. Меня внезапно затрясло от озноба; хотя я вида не показывал, что волнуюсь, и, наверно, в этом преуспевал, однако в одну минуту устал до изнеможения.

— Можно кого-нибудь из батюшек? — попросила Фрося. — Еще нет никого? — удивилась. — Извините, а с кем я разговариваю? Сторож? В таком случае, может быть, вы подскажете, что делать с котятами?

Сосредоточенно она слушала, хотя что можно ответить на такой простой вопрос, и невольно я усмехнулся, а Фрося кивнула несколько раз сторожу, поблагодарила и положила трубку.

К этому времени закипел чайник. Фрося достала чашки, но я поспешил объявить, что мне на работу.

— К скольки?

— К девяти.

— Успеешь.

— Я и так опаздываю, а еще на почту заскочить.

— Ну и что, если опоздаешь?

— У меня начальник — женщина, — тогда говорю. — А с женщинами трудно.

— Да, с женщинами тяжело, — согласилась Фрося. — Я предпочитаю иметь дело с мужчинами.

Прохожу в коридор и обуваюсь. Фрося поднесла мне кружку с булочкой и исчезла в спальне. Осторожно глотаю горячий кофе и отщипнул от сладкой булочки — тут же захотелось спать, и я зевнул, когда Фрося поднесла котенка.

— Что это значит? — удивляюсь — и нехотя принял его к себе на руки.

— Это ничего не значит, — язвительно замечает.

* * *

Прихожу на почту, в пятом окошечке подают телеграмму, читаю: Вы уволены с работы. Иван Антонович. Изображаю улыбку. Работница почтового отделения тоже улыбнулась и показывает:

— Какая у него хорошая шкурка!

Отцепляю когти от рубашки и протягиваю котенка.

— Возьмите себе на шапку.

— Что вы, что вы? — машет руками.

Выхожу из почты, тут же на ступеньках встречаю девушек: одна в шляпе, у другой — короткая стрижка.

— Предлагаю котенка, — скашиваю глаза, показываю.

— Какая прелесть! — восхищается девушка с короткой стрижкой.

Другая гладит его — изогнутым краем поля шляпы касается моего лица.

— Очень милый, — сказала, — только нам до обеда мотаться по магазинам, потом уезжаем в Воронеж.

Я даже разволновался, не ожидал, что так просто может получиться.

— Поднесу его к поезду, скажите: во сколько и какой вагон.

— Будем очень признательны, — говорит девушка с короткой стрижкой и достает из кармана билет, потом очки: — 195-й поезд, отправляется в 14:40, шестой вагон. Очень милый, — повторяет…

Иду дальше, тень от тучки промелькнула слишком быстро, чересчур мимолетно, вскользь, — настроение вдруг превосходное. Подхожу к своему подъезду, спиной ко мне сидит на лавочке соседка Клава, смотрит вверх. Услышала шаги, обернулась. Даже не поздоровалась. Опять подняла голову:

— Сашка!

Поднимаюсь к себе на второй этаж. И здесь слышно:

— Сашка!

Наливаю в блюдечко молока и тычу в него мордочкой котенка. Уже умеет лакать. Я наконец завалился в постель, однако не могу уснуть, думаю, как бы не проспать 195-й поезд, тогда встал, взял будильник, накручиваю его на полвторого.

— Сашка! — кричит за окном Клава. — Принеси зажигалку, ручку, яблоко и кроссворд! Что?

— Я не могу открыть дверь! — раздается сверху детский голосок.

— На замке такая штучка! — кричит. — Вправо два оборота, — объясняет, — не влево, а вправо!

— Это как? — спрашивает.

— Что же это ты такой?

— Какой?

— Будто из деревни.

Выглядываю в окно — показывает, где право, лево, и — снова:

— Зажигалку, ручку, яблоко и кроссворд!

Опять ложусь в постель и с наслаждением закрываю глаза, не успел закрыть, слышу, как царапается рядом…

— Что я тебе — мама? — спрашиваю и чувствую на одеяле маленький живой комочек, чувствовать его на себе приятно и трогательно, и с этим ощущением начинаю засыпать, тут снова:

— Зажигалку, ручку, яблоко и кроссворд!

Осторожно стаскиваю с себя одеяло с котенком и выглядываю в форточку.

— Клава! — зову.

Она поднимается с лавочки, цокает каблучками по асфальту.

— И кроссворд!..

Подхожу к двери, только отодвинул задвижку — звонит телефон. Поднимаю трубку.

— Юра, доброе утро! — узнаю голос секретарши. — Иван Антонович просил, чтобы ты явился через полчаса.

— Пятнадцать минут назад я получил телеграмму, — отвечаю.

— Ничего не знаю, — положила трубку.

Чувствую что-то за шиворотом. Поворачиваюсь. Клава отдернула руку с травинкой.

— Как ты быстро, — швыряю трубку не глядя и обнимаю Клаву.

— Ух ты, — вздыхает она. — Я не закрыла дверь. — На ее платье сзади на шее пуговичка, я расстегнул, еще какая-то тесемка. Дергаю за тесемку, и узелок на платье развязывается. Клава опять вздыхает и щекочет мне ухо шершавыми губами: — На нас смотрят. — На ее губах горький вкус травинки.

Еще звонок. Подхожу к аппарату. Опять секретарша:

— Иван Антонович просил, чтобы ты по дороге купил курицу.

— Какую?

— Минуточку… — Переспрашивает у Ивана Антоновича: — Какую?

Приоткрывается дверь — несмело и со скрипом. Заглядывает мальчик с ручкой, зажигалкой, яблоком и газетой с кроссвордом.

— Закрой дверь, — шепчет Клава ему.

— Копченую, — уточнила секретарша.

— Хорошо, — отвечаю и — положил трубку, а потом вспомнил, что на курицу не осталось денег.

— Извини, — говорю Клаве, — ты не одолжишь мне двадцать пять рублей?

Она взгрустнула и вышла, шаркает по ступенькам на четвертый этаж, очень медленно поднимается, с голой спиной. Кто-то сверху опускается, слышу шаги. Я не стал дожидаться…

* * *

На улице ужасно душно, невыносимо, жутко… По-прежнему ни облачка. Листья на деревьях пахнут пылью. Туфли прилипают к асфальту. Нагибаюсь — поднял, сколько просил. Вдруг, в одну минуту, очень захотелось есть. Посмотрел на часы, толкаю перед собой дверь — вижу красивую официантку в передничке, за ней — зеркало. Чтобы не видеть себя, листаю меню на стойке бара.