Иконников, вспоминая о чем-то, грустно усмехнулся и помотал головой.

— Это было в начале лета, в июне. Я приехал сюда вспомнить молодость — ну, так, бухнуть слегонца… Приятель один пригласил. И… случайно ее встретил, Варьку-то, э-эх!

В поведении Тараса снова начала проскальзывать так свойственная ему театральность.

— Она меня сама окликнула. А я поддатый был. Кинулся к ней, какая встреча, мол, средь шумного бала! Разговорились, короче… Я ей про свои дела рассказал. А она сказала — отчим ее поднялся, водку делает, причем хорошую… Совсем недавно они новую придумали — «Золотой Дионис» называется. Ой-е-ей! — Тарас в очередной раз покачал хвостиком. — Ну, я и купился на это все. Попробовал — действительно классный продукт, закусывать не тянет, не то что после бормотухи всякой. Ну, партию закупили, а потом!..

Иконников отчаянно махнул рукой.

— Потом водка дерьмом оказалась, ацетоном разбавленным. Я, конечно… — он усмехнулся, — короче, в ярости был, аки лев. А потом, когда узнал, что Скоробогатова-то грохнули, то задумал по-другому решать вопрос.

— И позвонили Варваре, — подсказал я.

— Нет, просто на улице подкараулил. Она как раз в машину садилась. Испугалась она… — Иконников снова усмехнулся.

— И что же она вам сказала?

— Сначала, говорит, ничего не знаю я, что ты ко мне пристал, я-то здесь при чем? Ну, а потом поведала, что менты арестовали некоего Астахова, старого друга Скоробогатова. Он вроде с ним и деловые какие-то интересы мог иметь, по ее словам.

— Это вам Гайворонская прямо сказала?

— Нет, так, намекнула… — лениво махнул рукой Иконников. — Скорее, для того, чтобы я от нее отстал и уверился в том, что это Астахов убил ее отчима, и, следовательно, все претензии я должен направлять в его адрес. Ну, я и направил. А потом что было — вы знаете, Астахов наверняка все обстоятельно вам рассказал.

— Ну что ж, — вздохнул я. — Будем считать, что я поверил этому вашему рассказу.

— Я свободен? — оживился Иконников с неподдельным удивлением.

— Увы, мой друг, нет, — передразнил я его театральную манеру. — Статью за вымогательство у нас никто не отменял. Что же это вы, второй раз на грабельки-то наступаете! Никак не можете избавиться от бандитских привычек?

Тарас на сей раз не нашел что ответить и промолчал.

— Это все она, она, стервоза, — неожиданно после паузы тихо произнес он и сжал кулаки. — Психопатка хренова, она это все! Ее рук дело, носом чую. Она же ненормальная! Я еще подумал, когда про кидалово свое понял, что, наверное, это она мне так отомстить решила. Ну, меня кинуть — а папашу грохнуть, чтобы деньги не с кого было получать. У нее же в башке… — Иконников пощелкал пальцами, подбирая слово, — такая турбулентность свищет!

— Что? — осторожно переспросил я.

Иконников вздохнул, явно довольный, что хоть чем-нибудь меня уел, бросил снисходительный взгляд и вдруг выпучил глаза, взорвавшись театральным возгласом:

— Ну, это когда все так в разные стороны! Ф-ш-ш-ш!

И беспорядочно замахал руками.

По правде говоря, с этими его словами я готов был согласиться. Уж слишком много было подозрительного, нетипичного и немотивированного, и все это указывало на один персонаж — психически неуравновешенную гражданку Варвару Рыбину тире Гайворонскую. Я вспомнил, как обратил внимание на то, насколько уверенно и хорошо Варвара водит машину. Следовательно, создать автомобильную аварию ей не составило бы труда. Вопрос, правда, как ей удалось погрузить тело отчима в багажник? Хотя она весьма крепкая девица. А мотив… Да какие тут могут быть мотивы, когда речь идет о психической ненормальности! Достаточно посмотреть на ее рисунки, чтобы понять, как Варвара относится к своим родственникам и чего им желает.

Стоп!

У меня вдруг возникла мысль, что на живописных творениях Варвары не было изображения ее отчима! То есть вся остальная родня присутствовала, а сам глава семейства — нет!

«Ну и что тебя удивляет? — лениво спросил невесть откуда взявшийся голос Тропинина. — Его уже не существует! Зачем же его изображать?»

Черт, что-то слишком часто стал всплывать в моей голове Влад со своими вальяжно-снисходительными интонациями! Как бы у меня самого шизофрения не разыгралась от общения с этой семейкой! Хотя, надо признать, замечания, произнесенные как бы Владом, были вполне логичными…

Однако для того, чтобы сделать окончательный вывод и разработать план обезвреживания преступницы, мне необходимо было подумать…

…Не могу сказать, что сильно продвинулся в своих размышлениях за пару часов. За это время я успел еще позвонить Ольге и выяснил, что ситуация с Катюхой не прояснилась. А чуть позже произошел один эпизод, который в немалой степени меня повеселил. Чего не скажешь о моих коллегах… Для начала я узнал, что на строительство дачи тенора Сыромятникова больше никому из нашего Управления поехать не доведется. Потому что оно, как оказалось, благополучно закончено. Причем Леонид Алексеевич проявил небывалую щедрость к тем, кто помогал ему в этом. Он с самого начала обещал, что отблагодарит. И некоторые наивные, в частности, старший лейтенант Точилин, надеялись хотя бы компенсировать лишение премии за апрель.

Я свое вознаграждение получил неожиданно, уже и не надеясь на него. Когда я стоял в коридоре возле своего кабинета, запирая его на ключ с тем, чтобы отправиться перекусить, ко мне подошел сияющий подполковник Герасимов. В руках он держал увесистый пакет.

— Вот, Синицын, — буквально светясь от счастья, поведал он. — Благодарность тебе от нашего дорогого друга, Леонида Алексеевича. Держи, Синицын, и распоряжайся по назначению!

С этими словами подполковник вручил мне тяжелый сверток из газетной бумаги. Так получилось, что в этот момент рядом со мной находился наш эксперт Михаил Черновицкий, у которого при виде внушительного свертка глаза моментально зажглись масленым, заинтересованным блеском. Герасимов заметил его взгляд и, снисходительно похлопав эксперта по плечу, добавил:

— Кстати, и тебе советую больше активности проявлять! Видишь, как наших лучших работников благодарят? Вот поехал бы на строительство дачи, и тебе бы вручили!

И, довольный собой, подполковник понес дальше свой пакет, в котором, как я успел заметить, находилось еще несколько таких свертков.

Черновицкий смотрел на меня во все глаза, и взгляд его излучал такое раскаяние, словно он пропустил сцену падения подполковника Герасимова, облаченного в белый парадный костюм, на мокром, свежевымытом полу Управления.

— Синицын, — наконец выдавил он. — Что же ты мне не сказал, что вас потом за это премируют?! Я бы тоже поехал!!!

— Да я и не надеялся ни на какую премию, — пожал я плечами. — Нас этот Сыромятников так достал своей скупостью, что мы не чаяли, как поскорее от него откреститься.

Михаил чуть ли не рвал на себе волосы от досады. Но тут на первый план выступило еще одно его природное качество — любопытство. Он дернул меня за плечо и прокартавил: