Первоначальные установки Центра на бои партизан с немецкими войсками стали одной из многих причин разгрома советских формирований в первый год войны.

Оставшиеся же партизаны быстро столкнулись с новым врагом — формированиями из граждан СССР на немецкой службе, в том числе вспомогательной полицией. На борьбе полиции с партизанами целесообразно остановиться более подробно, т. к. до настоящего времени эта страница истории изучалась слабо.

Специалисты УШПД, используя специфическую ведомственную лексику, все же трезво оценивали побудительные мотивы советских людей, получивших оружие из рук немцев, подтверждая тот банальный факт, что идейно мотивированных бойцов едва ли не в любой массовой военной организации наблюдается меньшинство: «Всех предателей, находившихся на службе у немцев, можно разделить на две категории. Первая, самая незначительная, но исключительно вредная категория — это предатели, которые пошли на службу к немцам вполне добровольно из-за ненависти к советскому строю. Вторая категория, представляющая особо огромное большинство — это люди, служившие у немцев из-за трусости, потери веры в победу Красной армии, из-за желания спастись от посылки в Германию»[494].

Решение пойти на службу к немцам было в большинстве случаев свободным или же полусвободным, то есть совершенным под давлением обстоятельств, лишь в некоторых случаях сравнимым с прямой угрозой жизни. Сознательность выбора бойцов в значительной степени отличала принцип комплектования коллаборационистских частей от Красной армии или Вермахта, куда призывали всех подряд под угрозой расстрела. Неслучайно вспомогательные «восточные» батальоны в германской армии официально именовались «добровольческими формированиями» («FreiwШigenverbande»).

Ленинградский диссидент Михаил Хейфец вынужденно провел несколько лет под одной крышей с этими ветеранами Второй мировой войны и в своих мемуарах противопоставил их идейным банде-ровцам: «Экс-каратели и экс-старосты иногда были вовсе не плохими от природы людьми и добрыми иногда — но они все, почти без исключения, казались мне морально сломленными, причем не зоной или войной, а еще раньше, почти изначально. Они казались нормальными советскими людьми, то есть слугами власти, любой власти — что гитлеровской, что советской, что польской, что, если появится, своей украинской. Часто это были просто человекообразные автоматы, роботы, запрограммированные на исполнение любого приказания: недаром среди самых кровавых гитлеровских убийц можно было обнаружить людей, которые после войны — до ареста — числились советскими активистами и орденоносцами. Не буду притворяться, я иногда жалел их, хотя отлично понимал, сколько людей от них пострадало, скольких они убили (и среди них — моих земляков), убили людей, мизинца которых не стоили. Честное слово, иногда казалось, что вины у них не больше, чем у овчарок, которые лаяли на заключенных концлагерей, — не больше они понимали, чем эти овчарки, и что, если посадить овчарку на 25 лет в тюрьму, какой в этом смысл?»[495]

Исследования Ивана Дерейко подтверждают традиционное советское обозначение «предателей» — шкурники. Часто прямые мотивации полицаев были совсем простыми: сравнительно высокая зарплата, льготы, в частности, при наделении землей, получение хоть какой-то власти[496]. Именно поэтому костяком, т. е. структурообразующей социальной прослойкой коллаборационистских формирований стал так называемый партсовактив и советские госслужащие. В абсолютных цифрах, пожалуй, в полиции их было даже больше, чем среди партизан. Диссертационное исследование Ивана Дерейко основано на анализе 311 личных дел бывших полицейских, а также иной многочисленной документации НКВД и НКГБ. В отдельных полицейских батальонах представителей партсовактива насчитывалось до 70 %. Согласно подсчетам и выводам автора, доля таких «природных слуг режима» в полицейских формированиях Украины в среднем составляла одну треть. В партизанских отрядах представителей партсовак-тива было заметно меньше. Учитывая то, что в целом в 1941–1944 гг. полицейских было больше, чем партизан, можно полагать, что советские аппаратчики и сталинские госслужащие на оккупированной немцами территории шли в основном не в партизаны, а в полицию.

О своем основном враге в УШПД сообщали партизаны Каменец-Подольской области: «Полиция, как правило, комплектовалась из людей разложившихся, потерявших всякий моральный облик, насквозь продажных элементов, но знающих данный район, знающих советский актив, коммунистов и комсомольцев. Так, например: начальником окружной Шепетовской криминальной полиции был Константин Нейман, работавший при советской власти начальником уголовного розыска и ВРИО начальника Славутского райотделения НКВД, начальником Славутской городской полиции был Ткаченко — Дурасов, ранее работавший в Олевском погранотряде, унтер-офицером плужанской полиции был бывший начальник погранзаставы Бережнов»[497].

Пожалуй, ничто так не символизирует советский кадровый состав полиции, как вехи жизненного пути уроженца Станислава (сейчас — Ивано-Франковска) Семена Блюменштейна, с 1919 г. носившего фамилию Барановский. В 1920-е гг. он служил на руководящих постах в Подольском ГУБ ЧК (г. Винница) и Могилев-Подольском поветовом (районном) отделе ЧК. В автобиографии карьерист писал о своей «работе»: «По натуре жесток был и остаюсь к врагам народа. Собственноручно расстреливал сотни к[онтр]-р[еволюционеров]»[498]. В начале 1930-х гг. он служил на должностях заместителя начальника Главного управления НКВД Грузинской ССР, а потом Таджикской ССР. В 1941 г., скрыв еврейскую национальность и карательный опыт, Барановский стал начальником Краснопольской районной полиции на Сумщине. В 1944 г., утаив подробности своей деятельности под оккупацией, бывший полицай возглавил тергруппу НКВД УССР «Заднестровцы», с которой в тылу Вермахта прошел сквозь всю Западную Украину в Юго-Восточную Польшу. А потом выявилась замешанность Барановского в казнях заложников в 1942–1943 гг., истязаниях подозреваемых, участие его подчиненных в убийствах партизан и их помощников из числа населения. Более того, 13 февраля 1945 г. подследственный заявил: «Я сам лично расстрелял [жителя села Ме-зеновка] Годованника»[499], который был советским активистом. В августе 1945 г. Блюменштейна-Барановского расстреляли.