Официант стоял у стола.

— Кофе, — сказала Джин.

— Если я правильно помню, по телефону ты говорила мне, что весь день ничего не ела, — сказал Марк. — Помнится, в Стоункрофте ты любила поджаренный хлеб, с сыром и помидором. Все еще любишь?

Джин кивнула.

— Два поджаренных бутерброда с сыром и помидором и две чашки кофе, — заказал Марк.

Подождав пока официант отойдет подальше, он продолжил.

— Ты ничего не ответила, Джинни. Я не понимаю, что это значит: ты мне веришь, ты мне не веришь, или ты колеблешься? Признаюсь, я разочарован, но я все понимаю. Просто скажи, ты все еще рада, что Лаура посылала те факсы и что Лили в безопасности?

Я не намерена рассказывать ему о звонке от Крэй-га Майклсона, подумала Джин. Мне никому нельзя доверять.

— Я рада, что Лили в безопасности, — осторожно сказала она.

Марку было совершенно ясно, что она увиливает.

— Бедняжка Джин, — сказал он. — Не знаешь, кому можно доверять, верно? Я тебя не виню. Но что ты теперь намерена делать? Просто сидеть здесь и ждать неизвестно сколько, пока не появится Лаура?

— По крайней мере, еще несколько дней, — сказала Джин как можно неопределеннее. — А ты?

— Я останусь до утра пятницы, потом я должен вернуться. Ко мне на прием придут пациенты. К счастью, у меня есть телепередачи в записи, но я уже не могу медлить со съемками новых. Как бы там ни было, а в пятницу мой номер займет некий делегат лампочного съезда или что там будет.

— Награждение сотни выдающихся коммивояжеров, — сказала Джин.

— Опять выдающиеся... — сказал Марк. — Надеюсь, все сто вернутся домой невредимыми. Полагаю, ты откликнулась на мольбу ректора Даунза прийти к нему вечером на прием и фотосессию?

— Я ничего об этом не знаю, — удивилась Джин.

— Думаю, он оставил сообщение на твоем автоответчике. Это ненадолго. Со слов Даунза, он намеревался устроить торжественный ужин, но у Картера и Гордона уже были планы на вечер. Впрочем, и у меня тоже. Отец снова хочет встретиться со мной.

— Наверное, он ответил на вопросы, которые ты хотел ему задать, — предположила Джин.

— Да, ответил. Джинни, ты не все знаешь. Ты заслуживаешь услышать и остальное. Мой брат Деннис погиб через месяц после окончания Стоункрофта. Осенью он рассчитывал поступить в Йель.

— Я слышала о несчастном случае, — сказала Джин.

— Ты что-то слышала о несчастном случае, — поправил Марк. — Я как раз окончил восьмой класс в школе Святого Фомы и должен был в сентябре пойти в Стоункрофт. Родители подарили Деннису кабриолет в честь окончания академии. Ты не знала его, но он был отличником во всем. В своем классе он был первым — капитан бейсбольной команды, председатель студенческого совета, видный, веселый, отличный парень. После четырех выкидышей матери удалось произвести на свет чудо-ребенка.

— С которым ты ни шел ни в какое сравнение, — заметила Джин.

— Да, я знаю, о чем говорят, но на самом деле Деннис был для меня всем. Он был моим старшим братом. К слову, о культе личности...

Джин казалось, что Марк рассказывает скорее себе, чем ей.

— Он играл со мной в теннис. Научил меня играть в гольф. Он брал меня с собой покататься в кабриолете, а потом, уступив моему нытью, научил меня водить.

— Но тебе было всего лишь тринадцать или четырнадцать, — сказала Джин.

— Тринадцать. Нуда, я никогда не ездил по улицам, а он всегда сидел в машине рядом со мной. Перед нашим домом огромный участок. В тот самый день я донимал Денниса, чтобы покататься. В конце концов, около четырех, он дал мне ключи и сказал: «Ладно, ладно, садись в машину. Сейчас приду».

— Я сидел, ждал его, считая минуты до его прихода, и уже готов был вести кабриолет. Но тут пришли несколько его друзей, и Деннис сказал, что немного поиграет с ними в баскетбол. «Я обещаю, что через час с небольшим тебе улыбнется удача», — крикнул он. Затем добавил: «Выключи зажигание и убедись, что поставил на ручной тормоз».

— Я был разочарован и взбешен. Я зашел в дом, сильно хлопнув дверью. Мать готовила что-то на кухне. Я сказал ей, что был бы рад, если бы машина Денниса скатилась с холма и разбилась о забор. Сорок минут спустя она скатилась с холма. Баскетбольный щит стоял в конце подъездной дорожки. Его друзья увернулись, а Деннис не успел.

— Марк, ты психиатр. Ты должен понимать, что в этом нет твоей вины.

Вернулся официант с бутербродами и кофе. Марк откусил от своего бутерброда, запил кофе. Джин понимала, что он боролся с собой, подавлял эмоции.

— Если руководствоваться разумом, то да, но после этого мои родители уже не относились ко мне, как прежде. Деннис был венцом творения в глазах моей матери. Я это понимал. У него было все. Он был так одарен. Я слышал, как мать говорила отцу, что я намеренно снял машину с тормоза, не с тем, чтобы причинить зло Деннису, но в надежде отплатить ему за разочарование.

— Что на это сказал твой отец?

— Скорее, что он не сказал. Я ожидал, что он будет защищать меня, а он не стал. Потом один из ребят сказал мне, что слышал, как мать говорила, раз уж Бог решил забрать одного из ее мальчиков, то почему именно Денниса?

— Я слышала эту историю, — подтвердила Джин.

— Как и я, Джин, ты росла с желанием уехать от родителей. Я всегда чувствовал, что мы родственные души. Мы оба посвятили себя науке и держали рты на замке. Ты часто навещаешь родителей?

— Мой отец поселился на Гавайях. Я ездила к нему прошлым летом. Он живет с женщиной, очень приятной, но заявляет налево и направо, что одного брака ему хватило, чтобы навсегда избавиться от желания вновь пойти под венец. Рождественские праздники я провела с матерью, похоже, теперь она счастлива. Они с мужем несколько раз приезжали ко мне. Признаюсь, меня слегка мутит, когда я смотрю, как они держатся за руки, и при этом вспоминаю, как она вела себя с отцом. Пожалуй, я уже на них не обижаюсь, если не считать того обстоятельства, что когда мне было восемнадцать, я не думала, что могу обратиться к ним за помощью.

— Моя мать умерла, когда я учился в мединституте, — сказал Марк. — Мне не сказали, что она перенесла сердечный приступ и умирала. Я бы прыгнул в самолет и прилетел попрощаться с ней. Но она и не спрашивала обо мне. Фактически, она сказала, что не желает меня видеть. Отреклась окончательно. Я не пошел на похороны. После этого я ни разу не приезжал домой, и мы с отцом не общались четырнадцать лет. — Он пожал плечами. — Может, поэтому я и решил стать психиатром. «Врачу, исцелися сам». Вот и пытаюсь.

— А о чем ты спрашивал отца? Ты сказал, что он ответил на все вопросы.

— Первый был такой: почему он не вызвал меня, когда мать была при смерти.

Джин обхватила кофейную чашечку обеими ладонями и подняла ее.