- Ще с России платочек, - сказала баба Нюся, - ще с моих коз чесала пуху, с дому. - Она ловко укутала голову, плечи, грудь, спину Ульяны громадным платком, почти спеленала ее. - Ось, а таперича надягайте польты, а сверху ще одеялкой!

И Николь, и Мария, и баба Нюся были ловкими, рукастыми женщинами и снарядили Ульяну лучшим образом.

- Баба Нюся, а где ее документы?

- А ось сумочка на стульце.

Мария прихватила сумочку Ульяны. Здоровенные санитары понесли на руках спеленутую Ульяну вниз. Николь, Мария, баба Нюся и врач двинулись следом. Потом Мария умудрилась обогнать санитаров, пролезла бочком, успела открыть и завести машину, прежде чем они вышли из подъезда.

Санитары и врач к превеликому своему удовольствию получили, по выражению Льва Толстого, "в заднюю часть ладони". Мария хотела было и бабе Нюсе отдать за платок хорошие деньги.

- Ты че, доча! - шарахнулась от нее старушка. - Ты че, спятила?

Марии стало стыдно, она крепко обняла и поцеловала бабу Нюсю троекратно, по-русски.

Николь вела машину уверенно и осторожно. Мария, поддерживая Ульяну, примостилась бочком на заднем сидении.

За десять дней Мария и Николь подняли Ульяну на ноги. А еще через неделю она настолько окрепла, что можно было пускаться в путь - в Марсель, а там и в Тунизию. Все это время яхта "Николь" ждала их в марсельской гавани.

- Мне только съездить на кладбище, проститься с Андреем Сидорычем, да отдать платок бабе Нюсе - он у нее один, а зимой под нашей драной крышей такая холодрыга, что ой-ё-ёй! - сказала Ульяна.

- Поехали. И я с тобой, - с готовностью предложила Мария.

Новое кладбище Биянкура поразило воображение Марии казенной тупостью, скудостью и бессердечием, которые в данном случае соединились воедино как-то особенно причудливо и изощренно. Могилка к могилке, холмик к холмику были подогнаны здесь вплотную. По всей территории обширного косогора, на котором размещалось кладбище, стояли над могилами одинаковые, сваренные из кусков железных труб православные кресты, выкрашенные почему-то ядовито-ультрамариновой краской. На фоне серого неба эти кресты с черными номерами на поперечных перекладинах вместо имен и фамилий выглядели как-то особенно вымороченно, брала оторопь еще и от того, что крестов было очень много - сотни и они поднимались по косогору шеренга за шеренгой.

Потом Мария узнала как-то случайно, что года через полтора после смерти Андрея Сидоровича Калюжного здесь же был похоронен один из ее любимых поэтов Владислав Фелицианович Ходасевич. На этом обезличенном и обесчеловеченном кладбище похоронен и человек, написавший: "Я, я, я. Что за дикое слово! Неужели вон тот - это я? Разве мама любила такого, желто-серого, полуседого и всезнающего, как змея?"

- И кто же это придумал? - после долгой паузы, обведя кладбище рукой, спросила Улю Мария.

- Наверное, муниципалитет Биянкура, кто же еще? Спасибо, что разрешают хоронить наших даром. А через пять лет всех выроют - и в общую могилу, такой закон. Так что мне надо заработать денег в твоей Тунизии, купить Сидорычу постоянное место и, как говорит баба Нюся, переховать его.

- Заработаешь, - сказала Мария. - не сомневайся. - И, глядя на жуткий лес ультрамариновых крестов, возносящихся по серому косогору к серому небу, она вдруг подумала о Михаиле, даже и не подумала, а почувствовала его всем сердцем - остро, пронзительно, до боли в груди. "Николь обещала выпросить Михаила на яхту, командир училища - приятель ее Шарля. Дай Бог!"

Потом они поехали возвращать пуховый платок бабе Нюсе. Застали ее моющей лестницу в подъезде. Платок вернули. Мария принялась уговаривать бабу Нюсю взять в подарок "немножко денежек". Старуха отказывалась наотрез. И тогда вступила Ульяна:

- Баба Нюся, возьми от моей сестры Марии и от меня. Хотя Мария и сестра, но я обещаю, что отработаю и отдам ей эти деньги. Так ты согласна?

- Ой, дивоньки, шо ж вы со мною робите! Сроду в жизни не знала я копейки дармовой! - В глазах бабы Нюси под соболиными бровями вразлет заблестели слезы, лицо ее разгладилось, пошло румянцем, и вдруг проступило, как на проявляющейся фотографии, ее прежнее, молодое лицо и стало ясно видно, какая она была красавица. - Ой, стыдоба! Заругае мени дид Леха, - сдаваясь, пробормотала баба Нюся.

- Баба Нюся, бери, я за тебя отдам. Клянусь! - Ульяна широко перекрестилась.

Мария сунула в мокрые руки бабы Нюси пачку денег. Сестры расцеловали старуху, бросились к машине и были таковы.

Баба Нюся, не считая, сунула деньги в карман передника, подождала, пока машина названных сестричек скрылась из виду, и пошла домывать лестницу в подъезде. Ей даже и в голову не пришло, что денег дала ей Мария столько, что их хватило бы даже на покупку собственного домика.

Вечером этого же дня Николь, Мария и Ульяна выехали первым классом скорого поезда "Париж - Марсель". Николь расположилась в одноместном купе, а Мария и Ульяна в двухместном. Оба купе соединялись раздвижной дверью, которую можно было открывать или закрывать по желанию.

- Хорошая женщина Николь - наша! - под стук колес сказала Ульяна, когда они легли спать и погасили свет. - А я везучая - не дали вы мне пропасть, а то бы уже окочурилась!

- Ну и слава Богу! Теперь приедем в Тунизию, будешь со мной работать и еще протянешь сто лет! - сладко, заразительно зевнув, проговорила Мария.

- Поживем - увидим! - откликнулась в темноте Ульяна.

- А мне твоя баба Нюся понравилась.

- Еще бы! Баба Нюся святая. У нее муж - дед Леха, пьяница, моему был пара, и оба сыночка без царя в голове, да еще попивают, так что она одна среди трех трутней-мужиков крутится. Ты сколько дала ей денег?

Мария назвала сумму в десять раз меньше той, подлинной, что сунула в мокрые руки бабы Нюси.

- Пропьют, - вздохнула Уля, - черти полосатые!

- А тебе, Улька, хочется в Африку?

- Честно?

- Ну а как еще?

- Если честно, мне всегда туда хотелось, еще как ты уехала. А ты на конях скачешь?

- Скачу.

- Меня научишь?

- В два счета.

- Тогда спокойной ночи.

Ульяна пока еще утомлялась довольно быстро и поэтому уснула очень скоро. А к Марии сон не шел. Грохотали на стыках рельсов литые колеса, в наполовину зашторенное окно летела тьма поздней осени, время от времени проносились в окне полосы света от освещенных станций или полустанков. Мария думала о том, как удачно продала она корабельные орудия с "Генерала Алексеева", вспоминала суровые и мудрые глаза маршала Петена и весь его внушительный, благообразный облик; думала о дорогах Тунизии, которые еще предстояло ей построить, о том, что хорошо бы приспособить к этому делу туарегского царька Ису; об отце Михаила, инженере-механике, и, конечно же, о самом Михаиле… Она заставляла себя не думать о нем, но он мерещился ей всюду… Николь обещала, что попросит начальника училища отпустить его под тем предлогом, что только он один понимает в капризных моторах ее яхты. "Николь отпросит, она такая…"