«Не время паниковать!» — приказал он себе.

Мысли его вернулись к Констанс Лагранж. Им с Никки выпала редкостная удача повстречать ее, когда на них нагрянула беда. Без нее сидеть бы им в тюрьме. Она оплатила им билеты на самолет, достала паспорта, деньги и телефон.

Несправедливость судьбы по отношению к этой женщине глубоко потрясла Себастьяна. Она молода, в ней кипит жизнь, которую вот-вот оборвет страшная болезнь. Судя по тому, что он успел узнать из ее медицинской карты и разговоров с ней, приговор вынесен. Ее дни сочтены. И все-таки! Неужели его нельзя обжаловать? На своем жизненном пути он не раз встречал людей, которые вступали в ожесточенную схватку со смертью, и им удавалось опровергнуть прогнозы врачей. В Нью-Йорке, например, знаменитый онколог доктор Гаретт Гудри вылечил свою мать от злокачественной опухоли. Может быть, в случае с Констанс он тоже окажется бессилен, но Себастьян дал себе клятву, что непременно поможет мадемуазель Лагранж встретиться с этим врачом.

Думая о сыне, Себастьян испытывал смешанные чувства: гнев и восхищение. Его возмущала безответственность подростка, который вверг в пучину бед и самого себя, и сестру! А восхищали искренность, самоотверженность, любовь! Желание Джереми соединить их с Никки с помощью имитации своего похищения пробудило в Себастьяне глухую боль, которую он таил в душе, расставшись с женой. Сам того не желая, он испытывал гордость, что у него такой упорный, любящий, изобретательный сын. Джереми удивил его, поразил. Он не ждал такого от сына.

Себастьян прикрыл глаза. Представил себе, что он пережил за эти несколько дней, и у него закружилась голова. Каких-то несколько суток, и налаженная жизнь сбилась с наезженной колеи, вышла из-под контроля. Семьдесят два часа кошмарных переживаний и страха, но одновременно и напряжения всех сил, уверенности, полноты.

Удивительно, что Джереми так глубоко его понял: он и в самом деле только с Никки чувствовал себя живым. Полуангел, получертенок, она лучилась жизненной энергией, в ней сочетались готовность к подростковым проказам и могучая стихия женской соблазнительности, на которую откликалось все его существо. Опасность, нависшая над их детьми, объединила их, смела все противоречия, научила действовать заодно. Они вновь оказались вместе вопреки прошлому, вопреки разнице в характерах, вопреки готовности спорить и ссориться. Да, они пока еще не научились говорить друг с другом не споря; да, каждый из них еще не распрощался с горькими обидами, но точно так же, как в день их первой встречи, между ними существовала алхимия любви, волшебный коктейль, смесь общности и чувственности.

Рядом с Никки жизнь превращалась в бурлеск, он становился Кэри Грантом, она — Кэтрин Хепберн. И как бы Себастьяну ни хотелось другого, он вынужден был признать очевидное: больше всего на свете ему нравилось хохотать вместе с ней, ругаться с ней, спорить с ней. Обыденность становилась разноцветной и насыщенной, в ней зажигались веселые искорки, мерцала соль бытия.

Себастьян тяжело вздохнул и уселся в кресле поудобнее. В мозгу замигала лампочка, предупреждающая об опасности, возвращая в царство ясности и порядка. Если он хотел снова быть со своими детьми, он ни за что на свете не должен влюбляться в свою бывшую жену.

Да, Никки сейчас его главный союзник, но она же и главный враг.

Между людьми, как бы ни были они тесно связаны, существует пропасть, и любовь (…) это только хрупкий мосток через нее.

Герман Гессе

— Taxi! Taxi! Um taxi para leva-lo ao seu hotel![60]

Вокруг все наэлектризовано, в зале глухой шум голосов, длинные очереди за багажом и на таможенный контроль: в огромном аэропорту душно, влажно и жарко, как в парилке.

— Taxi! Taxi! Um taxi para leva-lo ao seu hotel!

Никки и Себастьян, усталые, с помятыми лицами, миновали длинную череду таксистов, зазывающих туристов, едва те появились в холле, и направились к стойке проката автомобилей. Короткая остановка в Сан-Паулу затянулась. По какой причине взлетные полосы были заняты, так и осталось неясным, но их задержали на два с половиной часа, так что в аэропорт Рио-Галеан они прилетели только в половине двенадцатого.

— Пока ты будешь договариваться о машине, пойду поменяю немного денег, — предложила Никки.

Себастьян кивнул, соглашаясь на такое разделение обязанностей, и встал в очередь, достав из кармана права Босари. Подойдя к стойке, он задумался, какой лучше взять автомобиль. Куда заведут их поиски? Ограничатся ли они улицами большого города? Или им предстоит мчаться по разбитым загородным шоссе? В конце концов он выбрал аккуратный «Лендровер» и получил его на раскаленной от солнца стоянке.

Обливаясь потом, снял пиджак и уселся за руль, дожидаясь Никки, которая выслушивала на «своем» телефоне оставленное ей Констанс сообщение.

Как было договорено, француженка заказала им номер в отеле неподалеку от пляжа Ипанема, где работает Флавия, и продолжала поиски. И желала им успеха.

Утомленные долгим перелетом, Себастьян и Никки ехали молча, следуя дорожным указателям: Зона Сул-Центр-Копакабана, которые направляли их на юг от Илья-ду-Говернадор до центра города.

Себастьян вытер потный лоб и протер глаза. Низко нависало тяжелое маслянистое небо, пыль, духота, от пыли резало глаза, щипало веки. Через темные стекла пейзаж казался расплывчатым, насыщенным оранжевыми тонами, он был похож на чересчур укрупненную картинку.

Проехав всего несколько километров, они застряли в пробке и покорно принялись рассматривать все, что их окружало. По обеим сторонам дороги тянулись до горизонта кирпичные дома. Двухэтажные, с крышами-террасами, перегороженными бельевыми веревками. Домишки лепились друг к другу, лезли по склону вверх, образуя что-то вроде гроздей. Причудливые, хаотичные лабиринты фавел дробили пейзаж, смещали и ломали перспективу, приводя на память коллажи кубистов в терракотовых, рыжих, охристых тонах.

Мало-помалу городской пейзаж изменился. Дробность бедняцких окраин сменилась крупными промышленными зданиями. Стометровые афиши объявляли о футбольных играх на кубок мира и Олимпийских играх 2016 года. Похоже, весь город нацелен на грядущие спортивные соревнования, ради них кипела вокруг работа, меняющая облик города. На обнесенных оградой пустырях воздвигались колоссальные строения, бульдозеры бодали стены и побеждали их, экскаваторы громоздили горы земли, безостановочной чередой шли самосвалы.

«Лендровер» пересек лес небоскребов делового центра и покатил по южным кварталам города, где располагались в основном гостиницы и торговые центры. Только теперь Рио-де-Жанейро наконец-то стал cidada maravilhosa,[61]омываемым морем, окруженным холмами и горами, известными всем по почтовым открыткам.