— О'кей, Франк, — вздохнула она. — Я согласна с тобой пообедать.

— Обещаешь?

— Зуб даю.

Довольный Марешаль сообщил все, что сумел разузнать.

— Директриса консерватории сообщила, что сейчас они принимают группу американских школьников в рамках школьного обмена. Учеников одной нью-йоркской школы, с которой они побратимы.

— Так это видео снял американский школьник?

— Да. Короткометражка снята в рамках проекта «В память Альфреда Хичкока» и называется «39 секунд», аллюзия на «39 ступенек».

— Спасибо, господин учитель, с классикой я знакома. Как зовут этого школьника?

— Саймон Тернер. Ребят разместили в интернациональном университетском городке, так что, если хочешь с ним поговорить, поторопись, вечером он улетает в Штаты.

Услышав имя и фамилию мальчика, Никки закусила губу, чтобы не закричать.

Констанс нажала на клавишу и повернулась к ней.

— Вы его знаете?

— Конечно! Саймон Тернер лучший друг Джереми.

Подперев кулаком щеку, Констанс погрузилась в размышления. Спустя несколько секунд подвела итог:

— Полагаю, вам надо смириться с очевидностью. Ваш сын симулировал похищение.

— Глупости! — возмутился Себастьян.

Констанс повернула голову и посмотрела на американца.

— Рассудите сами. Кому легче всего получить доступ к вашему сейфу и вашей кредитной карте? Кому лучше всех известен размер вашего костюма?

Скрипичных дел мастер понурился, не в силах отрицать очевидное. А Констанс продолжала держать американцев под огнем вопросов, переводя взгляд с одного на другого:

— Кто мог знать о вашем первом романтическом путешествии в Париж? Кто мог быть настолько уверен в вашем упорстве и целеустремленности, чтобы не сомневаться: вы без колебаний сядете на самолет и полетите во Францию и сумеете разгадать загадку моста Искусств и тайну замка?

Лицо Никки разгладилось.

— Конечно, Камилла и Джереми… — согласилась она. — Но зачем им это понадобилось?

Констанс отвернулась и стала смотреть в окно. Она смотрела куда-то вдаль, и голос у нее стал куда менее твердым.

— Мои родители развелись, когда мне было четырнадцать, — вздохнула она. — Наверно, это было самое тяжелое время в моей жизни, рухнуло все, во что я верила, на что полагалась… — Она медленно закурила, сделала глубокую затяжку, прежде чем заговорила вновь: — Думаю, большинство детей разведенных родителей втайне надеются, что в один прекрасный день их отец и мать снова будут вместе…

Отметая это предположение, Себастьян грубо оборвал ее:

— Бред сумасшедшего! Вы что, забыли о кокаине?! О разгромленной квартире? Убийстве Дрейка Декера? Не говоря уже о полусумасшедшем великане, который пытался нас убить?

— Согласна, моя гипотеза не объясняет всего, что с вами произошло.

— Входите же, лейтенант, — пригласила Карен Уайт, поднимая глаза от папки.

Войдя в кабинет полицейского антрополога, Сантос прикрыл за собой дверь. Молодая женщина встала из-за стола и включила кофеварку, стоящую на этажерке.

— Эспрессо?

— Почему бы и нет, — отозвался он, разглядывая развешанные по стенам снимки всевозможных ужасов.

Изуродованные, изрезанные лица, расчлененные тела, рты, искаженные воплем…

Сантос отвернулся от леденящих душу кошмаров и стал смотреть на молодую женщину, которая варила для него кофе. Узкая юбка, круглые очочки, узел волос на макушке — Карен Уайт больше всего была похожа на училку былых времен. Прозвали ее мисс Скелетик. Своими невероятными способностями она поражала всех коллег. Сутью ее работы была идентификация останков — костей, зубов, обожженных лоскутов кожи, обрубков рук и ног, найденных на месте преступления. Задача непростая: убийцы, осведомленные о прогрессе в области научной криминалистики, все с большей изощренностью калечили свои жертвы.

Взглянув на часы, Карен предупредила:

— Через десять минут у меня вскрытие.

— Тогда к делу, — кивнул коп, усаживаясь возле стола.

Карен Уайт погасила свет. Уже рассвело, но день был облачный, серый, и в комнате сразу стало темно. Антрополог нажала на клавишу, и плоский экран на стене засветился. Карен продолжала нажимать клавиши, и на экране поплыли снимки, сделанные при вскрытии великана маори, убитого Себастьяном Лараби осколком зеркала в баре Дрейка Декера.

Медно-красная груда мяса, лежащая на цинковом столе в белом свете ярких ламп, выглядела отталкивающе, но Сантос видал и не такое. Он прищурился, всматриваясь в труп, и удивился количеству татуировок, покрывавших тело жертвы. Не только лицо, но и все тело было покрыто рисунками: спирали на ляжках, картинки на спине, лучи и арабески на животе и груди.

Карен, показывая фотографии, попутно давала объяснения:

— По типу рисунков и надрезов на лице я, так же как и вы, поначалу решила, что жертва по происхождению полинезиец.

— А это не так?

— Нет. Тип татуировок похож, но не соответствует канону, который полинезийцы соблюдают очень строго. Я думаю, эти татуировки, скорее всего, означают принадлежность к определенной преступной группировке.

Сантос знал о существовании такого явления: в Центральной Америке татуировка часто означает принадлежность к какой-нибудь банде. Мало того, принадлежность к этой банде на всю жизнь.

Карен Уайт вывела на экран новую серию фотографий.

— Эти снимки сделаны в разных тюрьмах Калифорнии. Заключенные, сидящие там, принадлежат к разным бандам, но правила всюду одинаковы: совершив очередное полезное для банды преступление, преступник получает право на дополнительную татуировку. Звезда на руке означает, что убит один человек, звезда на лбу — что убитых по меньшей мере двое.

— Тело становится своеобразным досье совершенных преступлений, — подвел итог Сантос.

Антрополог кивнула, а потом увеличила одну из татуировок жертвы.

— Мы видим у нашего «друга» красную звезду с пятью лучами. Татуировка настолько глубока, что кажется рельефной.

— Вы изучили эту татуировку?

— Очень тщательно. Чтобы сделать такого рода наколку, был использован обыкновенный нож с коротким лезвием. Гораздо интереснее пигмент, который был введен под кожу. Я полагаю, что это очень редкий вид сажи, полученный из камеди дерева, которое растет в основном на юге Бразилии: сосны Парана. — Карен подождала несколько секунд и перешла к следующей фотографии: — Это фотографии заключенных бразильской тюрьмы в Риу-Бранку.

Сантос встал и подошел к экрану. На телах заключенных он увидел точно такие же рисунки, как на «маори»: те же ломаные арабески, те же выпуклые валики, сливающиеся в спирали.