— Можно дать вам, ваше высочество, небольшой совет, — Бестужев поставил шкатулку на столик и повернулся к Марии. Она напряженно кивнула, прекрасно понимая, что он все равно скажет то, что хотел сказать. Если же она сейчас закатит скандал с выставлением вице-канцлера за дверь, то это негативно отразится исключительно на ней самой, и практически не затронет Бестужева. — Не стоит воспринимать каждое слово послов в штыки. Вы еще слишком молоды и даже не пытаетесь различать малейшие оттенки цветов, деля мир на черное и белое. В политике так нельзя. Вам предстоит стать императрицей, и, чем раньше вы поймете, что необходимо учитывать малейшие нюансы, тем легче вам будет жить и править.

— Я разумеется воспользуюсь вашим советом, — Мария милостиво улыбнулась, и Бестужев вышел из будуара, где Великая княгиня занималась изучением каких-то бумаг вместе со своими немногочисленными приближенными. Только за вице-канцлером закрылась дверь, как улыбка сползла с ее лица. — Господи, как же я его ненавижу.

— Вы сейчас о вице-канцлере, или о Кармайкле говорите, ваше высочество? — Анна Татищева, которую Елизавета отпустила от себя, после недолгих совместных уговоров, была совершенно счастлива. Она, наконец-то, занималась настоящей работой, а не доматывала нитки в клубки, после попыток Елизаветы показать себя в рукоделии.

— Похоже, что об обоих, — Мария встала, подошла к сыну и поцеловала его в лоб. — Думаю, Хельга, Павла пора кормить и укладывать для обеденного сна.

— Вы правы, ваше высочество, — Хельга подняла мальчика на руки и направилась к дверям. Следом за ней тут же выдвинулся рослый гвардеец, который тащил корзинку со всем необходимым для ребенка. Этому гвардейцу предстояло стать дядькой его высочества Павла Петровича, и он чрезвычайно гордился тем, что Петр выбрал именно его из сотен других ветеранов. Дверь за ними закрылась, и Мария вернулась за стол, поднимая очередную бумагу, на которой был расписан проект начальной школы при церковных приходах, для детей крестьян. Над этим проектом она весьма плотно работала с Ломоносовым, пытаясь собрать разрозненные положения в одну кучу.

— Самое главное в этой реформе, заставить самих крестьян отдавать своих детей в классы, — рассудительно сказала Татищева, укладывая те листы, с которыми было принято решение начать работу в отдельную стопку.

— Я не понимаю, почему эти люди противятся, — Мария покачала головой. — Ведь и я, и его высочество Петр Федорович хотим им добра.

— Потому что это новое, и оттого очень страшное, — Анна подошла к окну, и посмотрела на заснеженную улицу. — К тому же, я не уверена, что Петр Федорович именно желая людям добра все это делает, а не преследует какие-то свои цели, которые нам не говорил. — Последние фразы она пробормотала совсем тихо, чтобы Мария не расслышала.

Дверь с грохотом распахнулась и Анна, резко развернувшись, сразу же склонилась в глубоком реверансе. Мария повторила ее маневр с некоторым запозданием, и ее реверанс не был настолько глубоким, все-таки она была Великой княгиней, а не фрейлиной.

— Ваше величество, такая радость видеть вас здесь, — пробормотала Мария, когда выпрямилась, посмотрев Елизавете в глаза.

— Да, я представляю себе, как ты меня костеришь про себя, от радости великой, — Елизавета усмехнулась, осматривая уютный будуар. — Не дело в будуарах делами заниматься. Дмитрий Андреевич, — она повернулась к идущему за ней Шепелеву.

— Да, ваше величество, — обер-гофмаршал склонился в поклоне.

— Подберите для Великой княгини приличный кабинет. Сами видите, в каких условиях ее высочество бумаги разбирает. Это не делает чести ни вам, ни мне, — Елизавета отвернулась от Шепелева и продолжила осматривать комнату. Ее взгляд остановился на шкатулке, подаренной английским послом.

— Будет исполнено, ваше величество, — Шепелев снова поклонился и отступил на свое место за спиной императрицы. Из-за свиты, сопровождавшей Елизавету, в сравнительно небольшой комнате сразу стало тесно и Марии даже показалось, что ей перестало хватать воздуха.

— А где Павел? — Елизавета снова посмотрела на нее в упор. — Я знаю, что он практически всегда по утрам находится с тобой.

— У Павла Петровича особый распорядок дня, придуманный его высочеством. И я не рискнула бы нарушить его, и вызвать тем самым шквал негодования со стороны Великого князя. Вы же знаете, ваше величество, что его высочество способен быть особенно гадким, если нарушают его тщательно выверенные планы и приказы, — Елизавета поморщилась. Она это знала. Знала, что племянник не гнушается ничем, включая откровенный шантаж, когда дело доходит до того, что ему действительно необходимо. И хотя она в такие минуты практически ненавидела Петра, но не могла не отметить, что подобные замашки весьма неплохо могут сказаться на его дальнейшем правлении. А на что он будет способен, когда у него полностью развяжутся руки, императрица старалась пока не думать. Во всяком случае такие понятия, как совесть, и временами даже честь, ее племянником не воспринимались, и вытаскивал он их на свет Божий только в то время, когда в них возникала необходимость.

— Хорошо, — Елизавета решила про себя, что навестит Павла чуть позже уже в его комнатах. Хотя она каждый раз зарекалась это делать, потому что ей постоянно казалось, что Петр приказал держать сына чуть ли не в черном теле. Ни тебе мамок, которые прекрасно справились бы с дитем. А уж про простоту одеяний Павла она предпочитала молчать, чтобы в очередной раз не сорваться и не поссориться с Петром уже окончательно. — Что это, я не припомню подобных безделиц, — она указала на шкатулку.

— Вице-канцлер принес незадолго до вашего визита, ваше величество, — Мария продолжала стоять перед императрицей. — В качестве извинения за свое высокомерное поведение лорд Кармайкл просил передать эту шкатулку. Правда, я совсем не знаю, что находится внутри, не открывала еще. — Елизавета сделала знак и тут же перед ней возник гвардеец, охраняющий покои Великой княгини.

— Подарок английского посла проверили? — спросила она, глядя, как переливаются драгоценные камни на шкатулке, когда лучик солнца из окна падал на них.

— В шкатулке ожерелье, ваше величество, — тут же доложил гвардеец. — Более ничего не под подкладкой, ни в самой шкатулке не обнаружено.

— Вы считаете, что я способна на заговор при участии английского посла? — Мария сжала побелевшие губы. — Я никогда не предала бы ни вас, ваше величество, ни тем более Петра.

— Доверяй, но