Под потолком гудела одинокая лампа дневного света, остальные были потушены. Владимир двигался вперед, как разведчик. Останавливался, прислушивался. Где-то совсем рядом шла репетиция: голоса, обрывки музыки, снова голоса. Надо же, какой огромный подвал под зданием театра – и сколько лет простаивал! Прислушиваясь к голосам и музыке, Владимир прошел еще немного вперед почти в полной темноте, до поворота, освещенного голой электрической лампочкой, торчащей из стены. Поднялся на три ступени вверх, миновал узкий тамбур – и без подготовки очутился в зрительном зале. Два, четыре, шесть… всего шестнадцать рядов. Внизу, прямо на полу – сцена. Не сцена даже – открытое пространство. Репетируют сразу три группы молодых актеров: слева, справа и в центре. Эти уже твердо знают, что играть, те переписывают на ходу, спорят, а тут кто-то засмеялся вдруг, уперев ладони в колени, созвал остальных в кружок, что-то говорит, захлебываясь смехом, те добавляют от себя, слышен высокий девичий голос: «Записывай, записывай давай!» Такая знакомая обстановка. И эти вот, молодые, они тоже думают, что до них театра толком не было. То есть был, конечно, – что-то там лектор в институте бухтел о великих артистах прошлого, но те старики давно умерли, отыграли свои главные роли, превратились в портреты, в мемуары. Пыльные, скучные старцы. Они играли, а надо было – жить на сцене. И вот эти, новые, воображают, что первыми совершили грандиозное открытие.

Все пока еще вместе, нет разделения на гениев и середняков, каждый, даже если роль его состоит только в том, чтобы сказать пару слов или просто пройти через сцену, каждый – прима.

Никто еще не застыл в одном каком-нибудь амплуа, никто не пытается соответствовать ожиданиям, они играют – играючи.

В первом ряду Владимир заприметил Варвару из основной труппы. Она не задействована в «Зойкиной», ее вообще давно не было видно в театре, значит, лично она Владимира не предавала.

Он хотел тихонько спуститься к ней, но она обернулась, почувствовав его взгляд, заулыбалась, легко поднялась с места и сама к нему подошла.

«Выйдем», – одними губами сказала Варвара и уверенно повела его за собой. Вверх, к выходу из зрительного зала, сквозь узенький тамбур, вниз по ступенькам, под свет одинокой электрической лампы, в темноту, все вперед – и так до гардероба.

– Вот, тут хоть можно нормально говорить. Ненавижу шептать! – сказала Варвара, и эхо вторило ее словам. – Рада тебя видеть, Виленчик. Без бороды лучше выглядишь.

– Я тоже тебе рад. Что, помогаешь молодым ставить спектакль? – поинтересовался Владимир.

– Сами ставят. У них одних режиссеров три штуки: одна девчонка делает «Вия», парнишка – «Утопленницу», а самый главный, тот, который постарше немного, – «Сорочинскую ярмарку».

Владимир припомнил три группы репетирующих.

– Значит, ставят – тоже студенты? Я думал, кто-то из старших за ними приглядывает. А ты, выходит, советы даешь?

– Мои советы! Очень им нужны мои советы! Я у них Хиврю играю в «Сорочинской ярмарке». Они так придумали, что это – главный сюжет, к нему остальные прилепляются.

– А кто из наших еще задействован? – ревниво поинтересовался Владимир.

– Да никто больше.

– Тебя одну выбрали?

– Не выбирал никто. Я сама навязалась. В конце сезона наш дорогой Капитан – да продлят небеса его дни и часы – призвал меня на ковер и говорит: так и так, Варвара, я тебя очень люблю, ты мой верный и преданный друг, ты так много раз нас всех выручала – ну это правда, ты же знаешь, мне больше всех всегда надо, – заслуги твои, говорит, перед театром невозможно переоценить… Когда начинается такое словоблудие – жди, что вот-вот тебя кинут. И точно. Внезапно вечер сладких воспоминаний прерывается, и Капиташа вываливает: ты, Варвара, уже не так молода, как тридцать лет назад, былую свою грацию посеяла у кого-то из любовников, публика возмущается, требует заменить бабушку молодкой. Потом – когда-нибудь, когда рак на горе свистнет, – придет второй режиссер в помощь Капитану, и они вместе поставят новые спектакли, и старая кочерга Варвара будет в них блистать… Ты знаешь, обещать проще, чем делать. Я когда от него вышла – думала, сдохну. Нет, ничего. Неделю прорыдала, а потом решила еще до начала сезона поискать себе место под солнцем. Тут и ребята подвернулись. Я к ним пришла и говорю: «Дети, примите бездомную бабушку в дружную семью народов!» Они пошушукались – и приняли.

Владимир слушал ее монолог, примериваясь, как бы попросить старого товарища похлопотать и о нем тоже. Но тут в гардероб выбежал разгоряченный юноша с огромным накладным носом; нос был бледно-розовым, а лицо юноши – почти пунцовым, и градом пот катился по вискам.

– Ну вот же вы где! – воскликнул он, увидев Варвару, и протянул ей навстречу руки, словно для объятий, но обнимать не стал. – А там они Хиврю потеряли! Такое придумали – вы упадете!

– Я с воза уже два раза падала. Третий, боюсь, не переживу, – ответила Варвара и, повернувшись к Владимиру, резюмировала: – Вот, дорогой, под старость лет акробаткой заделалась. Так что держись там за свои роли, зубами за них цепляйся. А мне пора, надо дальше кувыркаться.

Чмокнула его на прощание в щеку и пошла обратно в зал.

«Я бы держался. Да не поможет. С зубами вырвут», – подумал Владимир.

– У вас между тем не будет сигаретки? – спросил юноша с накладным носом. – Чисто случайно?

– Нет, дружок. Чисто случайно – не будет, – в тон ему ответил Владимир.

– Жаль, жаль. А вы ведь Виленин, из старшей труппы, – сказал ложноносый, доставая откуда-то из-за пазухи измятую пачку с последней сигаретой. – Ну как вам тут у нас?

– Молодцы. Все правильно делаете. На роль Вия подобрали уже кого?

– А то! Вий трудоустроен с самого начала, это еще наш старый этюд. Его пять человек играют. Трое – тело и по одному на каждое веко.

– Если вдруг третий глаз ему открывать надумаете, я согласен быть тоже веком, – сказал Владимир.

Юноша хихикнул, решив, что это такая шутка мэтра.

Вышли на улицу. Обладатель накладного носа и не подумал накинуть куртку или там пальто – так и остывал на холоде, холода словно не замечая.

– Я лично вас уважаю! – вдруг сказал он Владимиру. – Знаете, если я буду ставить «Затворника и Шестипалого» – это по Пелевину, короче, у меня вот такие идеи, только нет выходов на автора и никаких спонсоров – я вас позову на роль Затворника? Вы читали эту вещь?

– Да. Когда-то давно. Зовите. Телефон оставить?

– Да мы ж в одном театре работаем. Это еще неизвестно как сложится. Но я все равно поставлю и вас позову. Когда времена изменятся – я пришлю вам моих сценаристов.

Он, наверное, этой слегка видоизмененной цитатой из «Зойкиной» хотел подбодрить Владимира, показать ему, как хорошо разбирается в его творчестве. Но вместо этого напомнил о замене, измене, предательстве труппы, о Бурцеве. Одна Варвара – человек. Потому что товарищ по несчастью.