Я ожидал увидеть воинский отряд, но Релвей привел от силы десяток стражников, будто предстояла самая что ни на есть рутинная процедура. Зевак было больше раза в три, если не в четыре. Блок представил меня некоторым из них. Кое с кем я был знаком. Работа такая – бегаешь, с людьми общаешься. Одни дружелюбны, другие нет; а нам-то что – у нас работа.

А вот оделся я неправильно. Верхом пижонства до моего появления были балахоны до колен. И тут приперся я – весь в кружевах…

Оставив Блока лебезить перед важными особами, я примкнул к Релвею. За нашими действиями хмуро наблюдали местные молодцы, до сих пор остававшиеся на свободе лишь по недоразумению, в лучшем случае по недосмотру. Они были не прочь вызволить своих закованных дружков. Или вспороть им брюхо, если в кандалах члены враждебной шайки. Грязные, чумазые, в набедренных повязках, а некоторые и без оных…

В Басти следить за собственным здоровьем считается дурным тоном. Здесь нет даже примитивной канализации – канавы посреди улиц, – которая имеется во всех прочих кварталах. Да и самих улиц не найти: все застроено, лишь кое-где попадаются проплешины пустырей. Над кварталом витает особый, ни с чем не сравнимый аромат; спутать его с каким-либо иным запахом попросту невозможно.

– Думаешь, Краск с Садлером еще не спохватились?

Релвей глянул на ребят в кандалах, потом посмотрел на меня с таким видом, будто только сейчас опознал во мне умственно отсталого.

– Все может быть, – ответил он бесстрастно. – Мы никак не дождемся приказа начинать.

– Прости, но…

– Да, ты появился. Но все же ты не настолько важная персона, чтоб мы тебя с утра дожидались.

– Ты меня сразил. Так кого ждем?

– Некий юный чародей – то ли Вершитель Судеб, то ли Разоритель Гнезд, не помню – захотел принять участие. Мы таким людям не отказываем. Его и ждем. Похоже, подмастерьем его не научили следить за временем.

Сарказм был – вызывающим, что ли. Я лишний раз укрепился во мнении, что Релвей лишен здравого смысла. У нас в Танфере не принято насмехаться вслух над теми, кто обитает на Холме.

Если до них дойдет, они превратят тебя в лягушку, а то и что-нибудь похлеще придумают.

– Тьфу!

– Что?

– Птичку дома забыл.

– Так сбегай.

– Слишком поздно. Думаю, обойдусь. – Не могу сказать, что мне недоставало живого украшения на плече.

К нам направился было один из парней Релвея, тот, что помогал мне у Макса. Кажется, Риттер. И тут из закутка между хибарами вынырнул мальчишка лет четырнадцати, не больше, с ржавым ножиком в руке. Воришка. Знаю я таких: подбегут, кошелек срежут – и драпать. Их в Танфере полным-полно, на каждой улице, на каждом углу; правда, в других кварталах они, как правило, выбирают жертв побогаче. Не знаю, на что рассчитывал мальчишка.

Его дружки радостно завопили. А дальше произошло вот что: Риттер посторонился, пропустил мальчишку мимо себя, схватил за волосы и трижды полоснул его невесть откуда взявшимся кинжалом. Мальчишка рухнул наземь и жалобно застонал. Риттер же не оглядываясь продолжил путь, будто не человека порезал, а жука раздавил.

Вот почему со стражниками не рискуют связываться.

Они не церемонятся, эти новые слуги закона.

Фанатики.

– Чародей прибыл, – сообщил Риттер. – Полный придурок. Жалуется. Что мы тратим его драгоценное время.

Нет, они ведут себя слишком вызывающе.

– Молод еще, – сказал мне Релвей. – Образумится с годами.

Интересно, про кого он – про Риттера или про этого Разорителя-Вершителя?

Под наблюдательный пост определили косогор, с которого открывался вид на убогую хижину, лепившуюся к стене трехэтажного кособокого барака.

– Хорошо, что нам туда не надо, – заметил я, разумея барак. – Уж больно хлипкий на вид: плюнь – и развалится.

– Он крепче, чем кажется, – буркнул Риттер. – Там девяносто два человека живут.

По-моему, он преуменьшил. В таких развалюхах обычно спят сменами, то есть народу там фактически гораздо больше…

– Все твердят, что рабочих рук не хватает, – сказал я Релвею, – потому, мол, и не-людей нанимают. Откуда же здесь столько безработных?

– Тут не все безработные. А некоторых просто никуда не берут. – Горечь в голосе Релвея была, как мне показалось, какой-то выстраданной, что ли, будто он делился собственным опытом.

Впрочем, так оно и есть. Он тоже выходец из низов. Ему удалось пробиться наверх, удалось чего-то достичь. А многие даже и не пытаются, хотя возможность имеют…

Между тем нас незаметно окружила целая толпа подростков. Все в возрасте того паренька, с которым так сурово обошелся Риттер. У кого палки, у кого обрывки цепей или кирпичи. Оружие бедноты…

Ни Релвей, ни прочие толпу словно и не замечали.

Кстати, командовал Риттер; верный своей привычке Релвей старался не привлекать внимания.

Показалась повозка, запряженная ослом. Толпа заволновалась. Чародей беспрерывно и визгливо жаловался. Совсем еще молоденький, в армии точно не служил. Следующее поколение; для них выстраданная нами в окопах истина «Перед смертью все равны» оставалась пустыми словами.

Он не понимал, не хотел понимать, что ему – а заодно и всем нам – грозит самая настоящая опасность. Должно быть, еще ни разу в жизни не бывал в переделках.

Разумеется, судьба не замедлила преподать ему урок: дескать, юноша, не думай, что все вокруг обожают тебя так же сильно, как ты сам.

Кирпич ударил его в грудь. Блок, стоявший рядом, заставил чародея спрятаться за повозкой.

Риттер и другие стражники ринулись в толпу и принялись лупить направо и налево. Кому-то из юнцов особенно не повезло: он так неудачно подставился, что ему перерезали горло.

– !!! – пробормотал я. – Ну все, сейчас начнется. – Честно говоря, я ожидал бунта.

Но мои опасения не сбылись. Стражники усмирили толпу, а чародей превратил того, кто швырнул в него кирпич, в живой факел. Парень истошно завопил, а мы кубарем скатились с косогора и ворвались в хижину.

И выяснили, что все приготовления были по большому счету напрасны.

Эпической битвы не произошло; отчаянной схватки не было и в помине. Краск метался в лихорадке, а Садлер лежал на земле без сознания. Четыре стражника вынесли моих заклятых врагов из хижины и погрузили на повозку, в компанию к тем, кого арестовали раньше. Учитывая их состояние, эту парочку в кандалы заковывать не стали.

Это было единственное послабление. В остальном с ними обращались не слишком аккуратно.

Я не возражал. Конечно, были времена, когда наша вражда притухала, однако…

Краск на миг очнулся – и узнал меня.