Времени мало, перебиваю:

– Он что, хочет ими поделиться?

– Нет, нам их не достать.

– В жопу, что ли, он их засунул?

– Да, понимаете, и глубоко…

– Ну а чем я могу помочь? Дайте слабительного, а в задницу вазелин, сам прохезается. Наверняка не в первый раз. Ну или зажимом попробуйте. Потерпит.

– Отказывается он, сопротивляется, я не знаю, что делать. Может, под наркозом? А то оперировать придется.

– Он с ментами? Вот пусть и подержат, а вы ему в глотку влейте магнезии, с полстакана.

– Да с ментами… А откуда вы знаете?

– Просто не знаю другого места, где деньги в задницу запихивают, кроме участка. Денег-то там много? Стоит возиться?

– Ой, полицейские говорят, должно быть полмиллиона.

– Хера себе! Минимум пачка? Да ну, что за очко надо иметь. Хотя попадаются специалисты, знатоки и любители анальной жизни.

– Я не знаю, я пальцем только достаю, они в рулончик свернуты.

– Ну если достаете, вы там пальцем-то пошевелите, пересчитайте на ощупь. И скажите, что меньше чем за половину мы не согласны. Пропофола[4] у меня мало, пусть терпит.

– Попробую, спасибо.

Спускаться в приемный покой лень, если надо – позовут в операционную. Делюсь информацией с напарником, он моложе и его почему-то страшно заинтересовала ситуация:

– Пойдем, посмотрим. Интересно.

Ладно, пошли.

Больше шутить не буду никогда. Обещаю. Доктор воспринимает мой совет как руководство. В приемном отделении картина: двое сотрудников удерживают скованную наручниками орущую жертву, хирург шерудит своими пальчиками в очке, пытаясь пересчитать купюры. Смешно…

Через пару минут к нам возвращается способность разговаривать.

– Ладно, дай-ка я попробую.

Натягиваю перчатку девятого размера на свою ладошку, так, иди сюда, милый, теперь моя очередь. Милый, посмотрев на мои пальцы, начинает кричать:

– Стойте, ребята! Я сам! Пустите!

И не добежав со спущенными штанами до унитаза вываливает на пол кучу денег. На вид, сумма явно меньше заявленной, но пересчитывать лень, хотя и говорят, что деньги не пахнут.

* * *

Захожу в палату, формальный визит, заполнить бланки осмотра анестезиолога.

– Скучаем?

– Да, лежу, пока из всех процедур мне только пах побрили. На хрена пах брить, когда оперировать будут сонную артерию, на шее?

– У нас всем бреют, если кому-то будет нечего делать, то можно яйца почесать. А бреют, чтоб ничего не мешало, специально со стороны, с которой пареза нет. Вот тут ваша подпись, через пару часов в операционной встретимся.

Встреча старых знакомых

Слышу разговор на лестнице, сосудистый хирург из областной больницы делится воспоминаниями с коллегами. Рассказывает случай.

– Как-то, лет 10 назад, оперировали мы в одной районной больнице бабушку с тромбозом лучевой артерии. Под местной анестезией. И вдруг бабушка разговаривать перестала. Я заглянул за рамку, смотрю, а бабушку раздуло так, что голова на подушке не помещается, и не дышит. Шок, значит, анафилактический. Тут появляется какой-то анестезиолог, молча, как зомби, начинает собирать наркозный аппарат. Я ему кричу: – Быстро, быстро! – а он мне:

– Быстро, это у министра, а ты иди на х… И с последним бабушкиным вдохом сует ей в трахею трубку. Молча ставит центральный катетер, заряжает шприц с адреналином и уходит курить. И из коридора слышу:

– Ну чего встали, работайте. Хули не предупредили, что ночью решили операцию замутить? А если б я поссать не пошел в пять утра? Сидели б в полном говне.

А меня от стресса радикулит схватил, согнуться не могу. Он мне предлагает, давай, промедол уколю, спишу на вашу бабушку. Короче, запомнил я случай, это было ярко, это был единственный раз, чтоб меня где-то послали.

Случай показался знакомым, подхожу к беседующим:

– А вы знаете, я почему-то тоже запомнил двух мудозвонов, которые в баллончик сосудистого катетера, вместо физраствора новокаин налили. Никакого стерильного раствора больше не нашли. Ну и лопнул ваш баллончик где-то в стволе на уровне сонной артерии, и бабушке новокаин прямо в мозг. А на истории же крупно было написано: «Новокаин не переносит».

– В жизни у меня не было, чтоб баллончик лопался, а тут такое совпадение. А кстати, чего с бабушкой?

– С бабушкой? Бабушку я не будил два дня, пусть мозги отдохнут. А на третий день повторный тромбоз, руку пришлось ампутировать. Так что она проснулась уже без руки. А вы-то погорячились, обещали ей руку сохранить. Очень недовольна была. Все кричала, что жалобу напишу. Пишите, говорю, пишите, только чем?

Круче, чем яйца

Два немолодых анестезиолога перекладывают больного на операционный стол. Больной очень тяжелый, в смысле состояния. Уже в глубоком наркозе, на искусственной вентиляции легких. Кажется, все готово для броска. В последний момент вспоминается, что руки привязаны к кровати. Начинают распутывать узлы веревок. Разрезать жалко, веревки выдают редко.

– Да ты их от кровати отвяжи, легче. Потом все равно руки привязывать.

– Да это ты свою от кровати отвяжи. Здесь-то чего привязывать. Правую сейчас отрежут.

– Забыл. Ну пусть тогда вязка на руке останется. Унесут на веревке. Удобно.

– Да жалко. Веревки – дефицит. Пригодится еще.

Узел, наконец, поддался.

– Плохой дед. Как думаешь, со стола снимем?

– Снять-то снимем. Только похоже дед свою руку еще на этом свете догонит. Ну ты готов?

– Готов.

– Ну тогда на счет три. С Богом.

* * *

Иной раз читаешь записи кого-нибудь из коллег на его страничке и думаешь: неужели все реаниматологи такие крутые? Встает перед тобой некий образ человека, лишенного страха, уверенного в себе, способного справиться с любой ситуацией. Человека, не имеющего сомнений в правильности своих действий. В общем, второй после бога, а иногда и первый. Лично я таких врачей боюсь, и вам советую опасаться. Как-то пришла устраиваться на работу доктор среднего возраста, заявившая с порога:

– Я очень хороший реаниматолог. Это уже насторожило. Человек должен сомневаться всегда, а особенно в том, а хороший ли он реаниматолог. А на вопрос, почему же тогда твоя трудовая книжка распухла от записей, ответила уклончиво, объясняя частую смену работы происками недоброжелателей, тем, что никто не желал иметь в подчинении человека, более грамотного, чем он сам. Ну что, бывает, повода отказать в приеме не было, а жаль. Было понятно, что человек себя еще покажет.

Как-то раз тетенька пошла со своим напарником покурить. Поскольку в стране и в больнице идет борьба с курением, курить приходилось в местах не приспособленных, не в нормальной курилке, а где-нибудь в сортирах, душевых или в санитарных комнатах. Вот они стоят, курят в санитарской, и вдруг ее напарник падает как скошенная былинка. Напарник был