Саша уже понимал, что мэр, остервенев от краевой изоляции, принял его за человека, присланного из центра с ценными указаниями. Остальные с удовольствием в это поверили. Полностью войдя в роль, Саша никому не отказывал в малости человеческого общения. Без фамильярности, разумеется, фамильярности он не допускал, положение, что ни говори, обязывало. Но держался приветливо, если не сказать – милостиво. С понятной самоуверенностью человека, своим умом вышедшего из народа в люди, упоминал в разговорах известных политиков и министров, вворачивая фразочки типа: «и вот мы с премьером решили…», «а я и говорю президенту: по-другому нужно делать…», «а министр обороны меня и спрашивает: как думаете, Александр Иванович…». В остальном общался просто, демократично, чинами не козырял, положением не чванился, показывал своим видом, что люди из Москвы – тоже люди, а не просто аппарат управления всей страной. И ничто человеческое им не чуждо, наоборот, поддержать компанию и чокнуться раз-другой-третий где-нибудь на периферии, в сущности, хороший отдых от высокой политики…

Вообще, пребывание в высшем свете Острожина потом представлялось ему чем-то вроде хлестаковского заезда в Н-ск или возвращения барина из Парижа на историческую родину в Кологрив. Трезвым он бы не решился на такой откровенный треп, стыдно все-таки, неудобно, как нудисту на пикнике старшекурсников-семинаристов. Но местная водка подогрела природный авантюризм журналиста, бесконечная пьянка окончательно пережгла тормоза, а репортерское знание нюансов жизни политической элиты придавали его рассказам необходимое правдоподобие. Зная за собой определенные актерские дарования (какая без них оперативная журналистика?), Саша разошелся, как лауреат на пике своего бенефиса. Болтал о государственных делах небрежно, нарочно подчеркивая смешные стороны, словно бы главная составляющая государственного управления ему давно уже так надоела, что и говорить о ней не хотелось…

Сработало на удивление. Через три дня беспробудных посиделок местная верхушка, алея залысинами и щеками, как боевыми знаменами, уже смотрела на него снизу вверх. Не меньше, чем на полномочного и представительного эмиссара Кремля, способного росчерком пера решить все их проблемы. Саша, трезвея, боялся и прикидывал, когда его будут бить. А выпивая от нервов, делался еще безудержнее в речах и гипотетических возможностях.

Проблем много, нудно толковали ему местные чиновники, очень много. Сложный регион, просто архи-сложный. «Денег нет, руководящие указания – отсутствуют, народ – говно, ничего не слушает и никакой власти не признает…» – жаловался Рассольников. «Что есть, то – есть, дрянь народ! Бегут со всеми проблемами к хранителю идола, некоему Иннокентию Савичу, слушают его, как отца родного не слушают. Как будто они – люди, специально обученные руководству, поставлены здесь, чтоб только водку жрать», – подтверждал прокурор Валерий Иванович, разливая по очередному кругу.

Саша к тому времени уже перестал отслеживать их бесконечные перемещения из одной квартиры в другую, благо жилплощадь была типовая, сантехнические удобства в одном направлении, а накрытые столы неизменно в центре «залы».

Он уже пообещал всем подряд ордена за их героический труд на передовом участке борьбы, и теперь раздумывал, не поднять ли планку до героев России. Не для всех, конечно, а для тех, кто особенно отличился… И кто тут особенно отличился? Рассольников, разумеется, прокурор Валерий Иванович, товарищ капитан Чердыкин, ну и господин Костиков, чтоб тоже не обижался…

Вокруг будущих орденов уже разворачивались интриги, на ушко ему уже нашептывали, что, может быть, товарищ Чердыкин не совсем соответствует высокому званию, тут еще посмотреть надо, ой, как пристально посмотреть… А прокурор Валерий Иванович, хоть его возьмите… Свинья ведь человек, и жрет водяру, как мерин…

Информация о хранителе сначала промелькнула для него вскользь, потом он за нее зацепился.

Хранитель идола, говорите? Иннокентий Савич? Слышали, слышали…

А вот посмотреть бы на этого Иннокентия Савича? Глянуть бы на него, что за птица орел? Спросить построже?!

Государственные мужи, блестя победной шизофренией в воспаленных глазах, наперебой пообещали это устроить…

* * *

Как Саша попал к Хранителю?

История, конечно, не покрытая мраком тайны, скорее, штрихованно-заретушированная мерцанием отравленного алкоголем сознания. Его вели – и он шел. Его везли – и он ехал. Потом опять вели, а может, и волокли…

Городские чиновники, предчувствуя, что всемогущий человек из центра разберется с надоедливыми Хранителем, готовили его долго и тщательно, как претендента на звание чемпиона мира по боксу. Претенденту, правда, столько не наливают, но ведь не просто так! Для поднятия духа, для бодрости организма, дабы не отвыкнуть, на посошок, по стременной, под левую ногу, под правую, и опять дабы не отвыкнуть, как можно отвыкать, когда регион вокруг сложный, а народ – говно…

Претендент на победу или бык на заклание?

Саша еще помнил, как они долго и суетливо отправлялись в тайгу всем скопом. Как грузились в две черных «Волги», как товарищ Чердыкин плясал лезгинку вокруг машин, как его ловили загоном, как прокурор Валерий Иванович глубокомысленно повторял многозначительное «гм», а потом плашмя упал под колеса…

Дальше – провал.

За ним – тайга, костер, что-то на шампурах, новая лезгинка, а может быть, уже танец с саблями…

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались… Поэтому – за здоровье! По полной, по полной!

Провал…

Когда Саша пришел в себя, он был один. Брел куда-то, спотыкаясь на узловатых корнях, цеплялся за стволы деревьев и колючую хвою.

Ему было плохо и муторно… Нет, ему было очень плохо и очень муторно. Кто говорил, лучше бы я умер вчера? Неправильно говорил. Лучше бы вообще не рождаться…

Куда девались все государственные мужи? Где Рассольников, где прокурор Валерий Иванович, где товарищ Чердыкин, где прочая здоровая духом общественность? Где они, Саша не имел понятия, но надеялся, что в каком-нибудь не слишком уютном пекле…

На избушку Саша набрел внезапно. Шел без цели и особого направления и вдруг вышел. Рядом с избушкой горел небольшой живой костерок, а перед ним на деревянной лавочке со спинкой сидел знакомый человек в джинсах, штормовке, с острой бородкой и круглых очечках.

Савич?

Похоже, тот его ждал.

– Ну да, Иннокентий Савич – подтвердил тот. – Хранитель идола и все прочее. Ты, кажется, меня искал?

– Так что же, раньше представиться ты не мог? То есть вы не могли?..

– А зачем? – cпросил тот. – Всему свое время и соответственно место… – Хранитель глянул на него, как доктор, и покачал головой. – Кстати, мил друг, ты не только весь зеленый, а еще и сиреневый. Раньше это называлось – в яблоках. По-моему, тебе нужно проспаться. Суток двое, по меньшей мере… Иди сразу в избу, я там тебе постелил. И еще одно!

– Что?