Мы спросили, не может ли администрация пересмотреть наказание. Мальчики могли бы провести в школе дополнительное время, налаживая оборудование, или вычистить кладовку. Директор сказала, что окружной инспектор очень озабочен этим инцидентом и хочет, чтобы с ним разобрались со всей строгостью. Мы можем поговорить с учителем компьютерных технологий, если у нас еще остались вопросы. Поскольку я сама была администратором, то поняла, что разговор окончен, когда директор при мне занялась подписанием бумаг.

Пока мы ждали учителя компьютерных технологий, я улучила момент, чтобы поговорить с Диланом наедине. Я хотела, чтобы он понимал, какие последствия мог иметь его поступок. Сыну очень нравился этот учитель, и я сказала Дилану, что из-за него человека могли уволить или вообще закрыть всю программу. На лице Дилана не отражалось ни тени неповиновения или цинизма, он был очень грустен. Я была рада видеть, что он все понял. Когда пришел учитель, он выглядел потрясенным, но вел себя доброжелательно; особенно он волновался из-за Дилана. Некоторое время со всех сторон слышались извинения. Тем не менее, то, что последовало дальше, для Дилана было больнее, чем отстранение от занятий: учитель сказал ему, что Дилан больше не может помогать в работе со школьными компьютерами.

Когда мы ехали домой из школы, Дилан выглядел оцепеневшим. Я спросила его, как он думает, сумеет ли справиться с занятиями, и он ответил, что все будет нормально. В списке его предметов были ускоренный курс химии, тригонометрия, мировая история, французский четвертого года обучения, компьютеры и литературное творчество — довольно солидный набор сложных предметов, и я спросила, как он собирается справляться с уроками во время отстранения. Он ответил, что может брать задания у друзей. Когда Дилан спросил, что я думаю по поводу наказания, я ответила честно: «Я не понимаю этого решения и не согласна с ним, но вынуждена его поддержать. Все разрешится быстро, если мы будем следовать правилам, и я не хочу ухудшать и без того сложную ситуацию, вбивая клин между тобой и теми, кто руководит школой». Он кивнул, показывая, что все понял.

Почти все время отстранения от занятий Том был дома вместе с Диланом. Во время одного разговора Дилан пожаловался, что школьная администрация благоволит спортсменам, прощая им многие проступки, которые ни за что бы не сошли с рук обычным ученикам. По мнению Дилана, в школе все было «несправедливо». Тем не менее, казалось, что он легко перенес отстранение от занятий, и через пять дней мы все пригладили свои потрепанные перышки и двинулись дальше.

В октябре Дилан получил права. Я нервничала из-за того, что теперь он может ездить сам, без взрослого в машине, но он вздохнул с облегчением, потому что отныне мог не зависеть от нас или от своих друзей. Том увлекался собиранием старых побитых машин по бросовым ценам. Как только отец понял, что Дилан способен нести ответственность за машину, он купил черный БМВ за четыреста долларов. В автомобиле было разбито окно, внутри он тоже был поврежден, не говоря уж о том, что он был просто в световых годах от того, чтобы пройти проверку на токсичность отработанных газов в Колорадо. Но отец и сын не унывали из-за работы, которую им предстояло сделать. Их обоих приводил в восхищение тот факт, что машине было шестнадцать лет — в точности как Дилану. Дилан согласился оплачивать страховку и бензин из своих заработанных денег.

Как я сказала моей сестре, после получения прав у Дилана словно отросли крылья. Большинство его друзей по-прежнему жили в пригороде, откуда мы уехали, переехав в предгорье. С точки зрения безопасности мы бы предпочли, чтобы он ночевал у них, а не ехал домой ночью по горной дороге, но мне не нравилось чувствовать нашу оторванность от него. Тем более, Том все время напоминал, чтобы я позволила сыну взрослеть.

Дилан с Натом, Эриком и Заком ходили в боулинг, бильярд или кино. Иногда случались и вечеринки под строгим надзором. Нам было не впервой растить подростка, и на Дилана, когда он уходил из дома, обрушивалась обычная лавина вопросов: «Куда ты собираешься? Кто там еще будет? Кто будет вести машину? Будет там выпивка? А родители будут дома? Оставь нам номер телефона». Мы часто звонили и проверяли сына, и Дилан всегда был там, где должен был быть. Единственный случай, когда он не пришел домой в назначенное время, произошел, когда он выручал своего друга, попавшего в небольшую аварию.

Мы с Томом чувствовали, что в этот год Дилан оторвался от нас. Он бросил работу в пиццерии, чтобы поискать какую-нибудь работу, связанную с компьютерами, но так ее и не нашел. Этой осенью он не занимался звукорежиссурой для школьных постановок. Было приятно, что по вечерам сын дома, хотя я и беспокоилась, что у него слишком много свободного времени, а значит — он сидит за компьютером. Самоустранение, конечно, может быть признаком депрессии и у взрослых, и у подростков, но мы с Томом не посчитали желание Дилана быть в одиночестве за тревожный признак. Когда он был в своей комнате, он либо разговаривал с друзьями по телефону, либо общался с ними с помощью компьютера. Он не отгораживался от других людей; если уж на то пошло, это общественная жизнь отстранялась от него.

Неуютное ощущение, с которого началась эта осень, усилилось, когда дни стали холоднее. Один из моих любимых преподавателей в художественной академии неожиданно умер от сердечного приступа. Жена моего брата попала в больницу, а моя сестра, у которой многие годы были проблемы со здоровьем, снова плохо себя чувствовала. Здоровье Тома продолжало ухудшаться. В ноябре у него была операция на порванном сухожилии в руке, а операция на плече была запланирована на январь. Он по-прежнему не мог много работать, и наше финансовое положение оставалось напряженным.

Одна моя подруга, чтобы подбодрить меня, поделилась со мной афоризмом Уинстона Черчилля: «Если вы идете сквозь ад — идите, не останавливайтесь!» Но плохих новостей становилось все больше. Байрон позвонил нам из отделения скорой помощи: ему надо было наложить швы в трех местах после драки с бывшим скинхедом-расистом. В тот вечер я впервые позволила себе признать, что в отчаянии по поводу Байрона. Конечно, я гордилась тем, что он отстаивает свои убеждения, но из-за своих решений он постоянно попадал в неприятные ситуации, и ничего из того, что мы делали — лечение, поддержка, любовь, — не помогало.

День благодарения был светлым пятном, таким редким в то темное время. Восемь моих родственников приехали к нам в гости — бурное изменение в тихой жизни, которую мы обычно вели. Мы с сестрой и братом всегда были очень близки. Теперь мы все говорили очень быстро и громко смеялись; вставить словечко в нашу беседу было так же трудно, как вклиниться в поток машин на автобане. Дилану хаос, наступивший в нашем доме, казался немного утомительным, но мне нравилось, что мои родные рядом.

Моему отцу принадлежало несколько кинотеатров по соседству — моей первой работой была продажа попкорна в буфете, — и мы все обожали старые фильмы. Мы любили книги и музыку. Ничего удивительного, что нам нравилось играть в шарады. Дилан обычно предпочитал играть со взрослыми в покер, но в тот год он пошел на жертвы и присоединился к нашей игре. Я так гордилась тем, какой он умный и какое у него чувство юмора, и радовалась, что несмотря на свою стеснительность он играл с нами.